Вера с размаху упала ей на шею и вскрикнула от нового прилива боли.
— Господи, да ты рожаешь!... — Степанида подхватила Веру на руки и понесла в хату...
Обедали в конторке, жарко натопленной углем. Сергей любил запах раскаленного чугуна, запах горящего угля. Он снял стеганку, сел, положил завернутый в газету кусок хлеба с отварной говядиной и только начал есть, как в конторку заглянул Ольгерд. Он многозначительно посмотрел на Сергея и закрыл дверь.
Сергей доел бутерброд, накинул стеганку, закурил и вышел. Горох ожидал его.
— Пройдемся немного. У меня дело, Сережка, — взволнованно прошептал он. — На станцию прибывает эшелон со снарядами. Предлагаю его взорвать.
— Как?
— Очень просто, — стараясь быть спокойным, говорил Ольгерд. — У нас нет мин. Но есть паровоз. Слушай меня внимательно. Эшелон примут на шестой путь. Для смены локомотива будет промежуток времени. Я беру маневровый паровоз, ты переводишь стрелки, и на полном ходу я направляю его на эшелон со снарядами.
— А машинист маневрового?
— Он уйдет в лес.
— Тогда пошли на шестой путь... — Горох показал ему одну и вторую стрелки, которые надо будет переводить, показал паровоз, который стоял у поворотного круга и пыхтел, словно собирался с духом...
Все было так, как обещал Горох. Минут через десять, погромыхивая на стыках, прошел тяжелый, сильно охраняемый состав. С молотком за плечами Сергей направился в сторону маневрового. Это была знакомая труженица «овечка». Сергей остановился и несколько раз ударил молотком по костылю. На этот стук из будки маневрового выглянул Ольгерд.
«Отчаянный этот Горох, — подумал Сергей, — а я сомневался». Беспокойство, которое владело им с самого утра, прошло. Было ожидание чего-то значительного.
От эшелона со снарядами отцепили паровоз. Он проскрежетал по стрелкам и ушел в направлении депо. Наступил момент, когда рядом не было ни сцепщиков, ни стрелочников. Лишь вдоль эшелона ходили часовые.
Ольгерд выглянул в окно. «Овечка» чмыхнула паром и тронулась с места. Сергей подбежал к стрелке, быстро перевел ее и бросился ко второй. Едва успел перевести, как ее проскочил маневровый паровоз. Сергей видел — спрыгнул с подножки и скрылся за соседними составами Ольгерд. А он, словно заколдованный, стоял, ожидая взрыва. Ему на какое-то мгновение показалось, что вся эта затея Гороха авантюрная и из нее ничего не получится. Вместо того чтобы уходить от шестого пути подальше, он побежал вслед за паровозом, словно опасаясь, что он возьмет и остановится.
Когда раздался первый удар, Сергея горячей волной бросило на землю. Он поднялся и побежал. А вокруг все гремело, рвалось и горело. Он бежал изо всех сил, чтобы укрыться от этого грома за кирпичным зданием блокпоста. В это время что-то тяжелое и острое ударило его сзади по голове, и он упал на замасленные шпалы... На обед дядя Мотя принес несколько ложек квашеной капусты и завернутую в тряпочку печеную картошку. Шпаковский вынес из соседней комнаты бутылку самогона и поставил на верстак.
— Давай помянем твоего друга... — сказал он Эдику. К верстаку молча подошли Митька, Эдик, дядя Мотя,
и было в этой молчаливой торжественности что-то такое, отчего сердце Эдика сжалось. Выпили.
— У меня к вам просьба, дядя Мотя, — попросил Эдик. — В Заречье ушла жена Сергея и не вернулась.
— Знаю Заречье. За Жуковом сразу. Как звать жену?
— Вера.
— Съезжу. Обязательно...
А вечером пришла с новостью Маша — на базе больницы городская управа готовилась открыть медицинский институт. Из районов начали насильно привозить молодежь, якобы для учебы в этом институте.
— Неладно это. Узнай поподробнее, — попросил Эдик.
— Некогда мне, — отказалась Маша. — Друзья Кузнецова приглашают меня в госпиталь по Виленской. Там готовится восстание.
Эдик удивленно поднял брови.
— Да, да, — прошептала взволнованно Маша,—так и сказали — восстание. Там уже давно наладили связь с партизанами, чтобы в одну ночь и больные и персонал...
— А охрана? — заразившись настроением Маши, спросил Эдик.
— Большего у меня не выпытвай. Я и сама не знаю. Завтра перехожу туда на работу.
— И я с тобой.
— А кто будет сводки принимать?
— Митька.
— Надо посоветоваться с Александром Степановичем, — предложила Маша.
Эдик задумался.
— Да, да, обязательно. А вдруг это провокация? Вдруг за это восстание вас всех перестреляют?...
Александр Степанович встретил Эдика и Машу с радостью. Налил чаю, пригласил к столу. Из заветных запасов достал несколько кусочков сахара. Маша сообщила, что ее зовут в госпиталь на Виленскую.
— Меня не зовут, но я буду проситься..... — добавил Эдик.
— В лес хотите уйти? —спросил Александр Степанович. — А я с кем останусь?
— Митька, Шпаковский, дядя Мотя...
Александр Степанович закурил, долго ходил из угла в угол, раздумывая.
— Ладно. Держитесь вместе... Любовь бывает только раз в жизни... только раз...
Эдик вернулся в привычную обстановку госпиталя. Правда, здесь было легче, чем в больнице. Большинство раненых уже ходило и не доставляло особых хлопот. Появлению Эдика никто не придал значения, потому что главный врач набирал все новых людей, в которых по выправке и подтянутости можно было угадать бывших военных. Машу он почти не видел — целыми днями она была занята в палатах и у фармацевтов — накапливались медикаменты, необходимые для партизан. Была забота и у Эдика — вместе с топливом привозил он в госпиталь оружие, которое ему готовил на складе Гогия.
— Снова мы вместе, дорогой, — радовался Гогия. — Вот посмотришь, нас вспомнят с тобой после войны...
В ожидании волнующих событий Эдик забыл, что послал дядю Мотю в Заречье, и когда брат сообщил, что дядя Мотя приехал с хорошими вестями, он сразу даже не понял, о чем идет речь.
— Сын у твоего Сергея родился,—сказал Митька. — Дядя Мотя уговорил хозяйку, чтоб Вера не спешила в город. Там все-таки и молока и хлеба можно достать.
Эдик улыбнулся. Ах, какой замечательный этот дядя Мотя! Он и тут все понял, он и тут сделал все так, чтобы Вера пока ни о чем не догадывалась.
По пути в госпиталь Эдик забежал с новостью к Александру Степановичу. Тот долго обнимал Эдика и, кажется, плакал. То ли от горя, то ли от радости...