— Я собираюсь его убить, — заявил я Дэнни, обостряя свое отношение к отцу по сравнению с тем, о котором я сообщил Джулису.
— Думаю, тебе пора уехать, — ответил Дэнни, который начиная с 1965 года на удивление приспособился к нашим семейным дрязгам.
Так я и сделал. На другое утро, чувствуя себя в безопасности в своей нью-йоркской квартире, я отстукал ему благодарственное электронное послание.
Мы с папой постоянно вели, так сказать, словесные поединки, — примерно с 1966 года, когда меня посадили на корабль и отправили к монахам в Портсмутское аббатство. Папа никогда, правда никогда не уступал ни пяди. Это была его победа. Я приобрел острый меч и определенную позицию, которая была по-настоящему моей. Конечно, я вырос не в Древней Спарте. На протяжении всей жизни мы с папой обменивались письмами, наполненными глубокой любовью. Но мы «дрались», и ожесточенно дрались. Примерно из — насколько мне помнится — семи тысяч писем и электронных посланий, которыми мы обменялись, половина представляет собой аргументы в нашем вечном споре. Многие содержали, особенно в начале 1970-х годов, советы относительно женитьбы, против которых я решительно возражал.
Я написал отцу:
Дорогой папа.
Я еще не совсем восстановил свои эмоциональные ресурсы для противостояния тебе. Достаточно сказать, что ты делаешь мне больно, когда орешь на меня после довольно-таки мучительной недели, на протяжении которой я был кем-то вроде Корделии. «Не хочу шампанского,» — говоришь ты после того, как мама посвятила свою жизнь тому, чтобы сделать твои дома эталоном гостеприимства, затопила им тысячи твоих гостей, не говоря уж о том, чтобы закормить их икрой и прочими вкусностями. И если pari passu[21] — как ты считаешь — ты можешь принять пятьсот человек в доме, в котором едва поместятся восемьдесят, я не могу спорить с тобой, однако мне кажется это довольно странным способом увековечивания памяти одной из самых известных хозяек нью-йоркских домов. Однако я отхожу в сторону и предоставляю тебе организовать все по твоему вкусу. Делай как знаешь.
С любовью,
Кристофер
Я сосчитал до десяти — этому я отлично научился за свою жизнь — и отправил свое послание. Пришел ответ. (Я вычистил опечатки.)
Дорогой Кристофер, очень удивлен тем, что ты говоришь, и постараюсь это забыть.
П.
Папа писал искренне, однако это ничего не изменило. Временами мне приходилось напоминать себе, желая утешиться, что я имею дело с Уильямом Ф. Бакли-младшим, легендарным хозяином «На линии огня»[22] и одним из самых великих участников дебатов двадцатого столетия. Он сделал себе имя тем, что не имел обыкновения уступать на поле битвы. В этом контексте я был не более чем бурундук, который посмел противостоять носорогу. И я решил дать нам обоим пару дней, чтобы успокоиться. Но папа не желал успокаиваться и на другой день выстрелил таким текстом:
Ты чертовски правильно выбрал время, чтобы бросить своего отца.
Меня так и подмывало стукнуть по клавиатуре ноутбука, однако я удержался. Бурундук, противостоящий более сильному противнику, сделает то, что должен сделать бурундук, — он вызовет тетю Питтс.
Если и был человек на всем свете, который мог хоть как-то повлиять на Уильяма Ф. Бакли, то этим человеком была его старшая сестра Присцилла, которой уже исполнилось восемьдесят шесть лет. Из них примерно лет пятьдесят она была ведущим редактором «Нэшнл ревю» и в этом качестве любимой вдохновительницей и крестной матерью нескольких поколений — буквально — интеллектуальных авторов от Гарри Уиллса до Джорджа Уилла, не говоря уж о том, что она была обожаемой теткой и почти матерью пятидесяти племянниц и племянников, среди которых встречались сироты. Я попросил ее: «Питтс, сделай что-нибудь».