Итак, у Бакли в Мексике богатая история, и было приятно вдыхать ее воздух, гуляя месте с папой по темным calles и avenidas, пока он показывал мне шпионские места. Наутро папа вез меня в горы Гернавака и Такско, и мы сидели на узких балкончиках, глядя на zócalos,[46] попивая «Маргариту» и вслух читая Честертона. Неплохой способ восстановить свою веру. Четырех-пяти дней хватало, чтобы я отказывался от сомнений насчет непорочного зачатия и Троицы. Те дни были самыми лучшими, которые я провел с отцом. В одной из наших последних бесед перед его смертью он улыбнулся, вспомнив, как мы всегда говорили, «самую вкусную еду» на обочине дороги в Такско: тортийю с сыром и цыпленком, которую мы запивали ледяным богемским пивом из бутылки. Цена: один доллар.
Через месяц после происшествия в Мэйо я приехал в Стэмфорд на День благодарения. Обычно мы отправлялись в Шэрон, в город на северо-западе Коннектикута, где вырос папа и его девять братьев и сестер. У меня сохранилось воспоминание об одной из самых ранних поездок. Мне было лет пять-шесть. Наверное, папа один из жителей Земли, кто еще пользуется WordStar, но он всегда с предубеждением относился к новинкам, и в тот ноябрьский день 1957 года на переднем сиденье «мерседеса» между нами расположился катушечный магнитофон, проигрывавший запись «Макбета». Я ничего не мог понять, а то, что все-таки понимал, казалось мне довольно мрачным. Папа объяснял мне нюансы сюжета. Когда же леди Макбет начала свой монолог о чистых руках, я спросил, почему она не вымоет их с «Пальмолив»? И с этого началось мое обучение у самого невозмутимого на свете ментора.
Следующие пятьдесят лет мы время от времени с большим удовольствием вспоминали поездки в Шэрон. Ноябрьское солнце обычно стояло высоко в небе к тому времени, когда мы отправлялись в путь. Что-то говорилось о долгой поездке в темноте. Но в таких поездках проявляется больше искренности. В уютной темноте не надо глядеть друг другу в глаза. Знаешь, папа, я уже несколько раз попробовал ЛСД, и ощущение великолепное. Попробуйте сказать это своему отцу, когда вам двадцать лет и вы сидите за ярко освещенным обеденным столом, и на вас круглыми глазами смотрит мама.
Весь год я мечтал об этой поездке. Я чувствовал, что это может стать нашей последней поездкой в Шэрон на День благодарения, и взял с собой Кэтлин. Папа души не чаял в «своей любимой внучке». (У него была одна внучка.) Я предупредил Кэт, что теперешние поездки с папой могут включать нечто необычное, например, его привычкой стало открывать переднюю дверцу во время движения и писать. Теперь он делал это постоянно, даже находясь в лимузине и даже находясь на глазах у всего честно́го народа. Мне было любопытно, нет ли среди этих людей таких, которые скребут в затылках и говорят: «Мардж, это не Уильям Ф. Бакли-младший только что пописал на наш „лексус“?» Ответом будет: да, ты прав, это тебя из тысяч других водителей выбрал Лев Правых. Придется быть польщенным. Кэтлин, чувствительная девица девятнадцати лет, естественно, пришла в ужас перед такой перспективой; однако, понимая, что дедушка «не совсем в себе», в конце концов согласилась сидеть на заднем сиденье тише воды ниже травы.
Смущение ребенка в какой-то степени причина, чтоб иметь детей. Я обнаружил себя счастливым, когда Кэт, которой было года три, и я сделал что-то (рыгнул в общественном месте), покраснела от стыда и отказалась от всякого родства со мной. Папа постоянно делал что-то, отчего я с годами все больше гордился им. Папа давал много подобных поводов и роль его простаты для сыновнего унижения не должна остаться недооцененной.