Денщику положено крутиться возле полицаев. На него никто не обращал внимания. Пользуясь этой относительной свободой, Азат сбегал в каморку и принес пять кусочков сахара, завернутых в газету, — весь свой неприкосновенный запас на случай побега! Сахар понадобился бы ему самому, но для Маринки ничего не жалко.
Часам к десяти утра невольников отогнали от родных. На площади под охраной полицаев оказалось ровным счетом девять человек.
В небольшом отдалении от ребят, возле лавки, выстроилось все село.
И вдруг из толпы раздался пронзительный крик:
— Супостаты! Ироды! — проклинала полицаев горбатая бабка.
— Тише, мамаша! — пытался унять ее Верзила.
— Цыц, старая! — прикрикнул Одноглазый. Горбатая бабка не унималась. Она повалилась лицом вниз и стала биться, исступленно клеймя полицаев. Отчаявшейся бабке, наверно, было все равно — что жить, что нет, потому что угоняли ее единственную внучку Дусеньку.
— Уймись, старая, слезами горю не поможешь, — сурово сказал учитель. — Будет и на нашей улице праздник.
Старший полицай так и перекосился от злобы, а Верзила сделал вид, что ничего не слышал.
Бабку будто током ударило: она вздрогнула, встряхнулась, вскочила на ноги, словно молодая, в вытерла слезы.
Маринка и в этот трудный час осталась атаманшей. Сорвав с головы пуховый платок, она укутала им Дусеньку.
Учитель не удержал свою дочь ни словом, ни жестом Он лишь кивнул головой, безмолвно одобряя ее благородный порыв, хотя прекрасно понимал, что Маринке самой теперь нелегко будет в пути… Ведь пронизывающий ветер не щадит никого — ни гордого, ни красивого!
Азат набрался мужества и подошел к Маринке.
— На, возьми, — сказал он. — Хватит тебе хоть на первый случай, — добавил он, отдавая пять кусочков сахара, весь свой НЗ.
— Спасибо.
— Если встретишь мою маму — ее арестовали гестаповцы, — расскажи ей обо мне.
— Где же я ее встречу?
Он неопределенно махнул рукой на запад:
— Она, должно быть, тоже где-то там…
— Прощай, — сказала Маринка и даже попыталась ему улыбнуться.
КАК ПЕРЕХИТРИТЬ ОДНОГЛАЗОГОЮному денщику этот день казался очень долгим. Ветер, принесший холод, резко изменил направление. На улице потеплело. Но даже южный ветер не порадовал Азата.
Конвоиры, по всей вероятности, задержались в дороге. Поэтому начальник холминской полиции один коротал вечер. Съежившись на постели в своей каморке, Азат слушал, как полицай горланил песню о ямщике и ворочался с боку на бок. Азату не спалось. Все мысли его были с Маринкой и ее друзьями.
Из полудремотного состояния его вывел сильный удар в бок. Вскрикнув от боли, Азат вскочил на ноги. Перед ним стоял Одноглазый.
— Дрыхнешь, лентяй! — напустился он. — Изба холодная. Чай остыл.
Денщик кинулся исполнять приказание. Пока он таскал дрова и затапливал печь, Верзила, поеживаясь, сидел на своей койке, подняв воротник шинели. Он, очевидно, простудился в дороге. Глухой кашель одолевал его.
Азат суетился возле печки, стараясь как можно быстрее напоить полицаев чаем.
— Подумать только, сто тысяч пленных оставили на Волге! — вдруг воскликнул Одноглазый, ни к кому не обращаясь. — Вот тебе и хваленая армия великого рейха!
Он заметался по комнате, как загнанный зверь. В таком состоянии Азат видел Одноглазого впервые.
Подавая Одноглазому чай, Азат думал: «Неужели это правда? Если уж старший полицай мечется; значит, не без причины».
Маленький денщик невольно заулыбался. Заметив довольное выражение на лице Азата, Одноглазый вне себя от негодования заревел:
— У-у, зараза, чему радуешься! Пошел прочь, болван!
В каморке Азат сам себе хозяин. Тут даже можно посмеяться, только негромко.
Немного придя в себя, он уже раздумывал над тем, как сделать, чтобы все село узнало о большой победе Советской Армии на Волге, чтобы у всех был великий праздник.
Азат с нетерпением стал ожидать подходящего момента, чтобы ускользнуть из-под надзора полицаев и посоветоваться с учителем. Вот кто даст ему наилучший совет!
Но как отлучиться из участка? Одноглазый сделался особенно подозрительным, словно чувствовал нетерпение денщика.
Уже наступил вечер, а маленький денщик все еще не сумел выбраться на улицу. Старший полицай ни на минуту не спускал с него глаз.
«Нет уж, дудки, — сказал себе Азат, приняв какое-то решение. — Я не я, если не перехитрю Одноглазого».
— Больному все хуже и хуже, — громко сказал Азат, стоя над постелью Верзилы. — Ему бы сейчас медку или кипяченного молока с маслом…