Вторым полз Азат Байгужин. Он как будто немного очухался. Однако всю дорогу помалкивал.
Про ту сатану Мишке и думать не хотелось, а думал. Как могла стать предательницей такая красивая женщина? «Может, Азат что-то перепутал и с перепугу на нее напустился? — размышлял он. — Встретил бы ее где-нибудь на дороге или в лесу, ни за что не стал бы опасаться!»
Женщину допросить не успели. Пока хоронили ротного да собрались в путь-дорогу, немало времени прошло. Ей завязали рот платком, чтобы не посмела пикнуть. Руки, однако, связали так, чтобы самостоятельно могла передвигаться, а ноги не опутали, иначе пришлось бы тянуть ее за собой.
А комиссар знай поторапливал.
Ребята и так старались изо всех сил. Но сказывалось лесное питание, совсем не курортное. Коленки их дрожали, как струны, глаза от усердия готовы были вылезти из орбит.
Пленница не отставала. Знала, в чьи руки попала, терпела.
С ходу форсировать большак не удалось. По нему шел конный обоз. Пока не минула опасность, комиссар сторожил пленницу, нацелив на нее пистолет. Иначе было нельзя. Любая промашка могла привести партизан к гибели: в обозе раз в десять было больше фашистов, чем их, разведчиков.
Лишь, после того как обоз скрылся за поворотом, партизаны одним броском перемахнули большак.
— Ребятушки, поживее! — поторапливал то и дело Любимов.
До опушки оставалось с полкилометра, когда на дороге затарахтели немецкие мотоциклы. Фашисты нагрянули на пяти машинах, и на каждой из них было по два человека и по одной овчарке в коляске.
Сперва Любимов думал, что карателям до них никакого дела нет, промчатся мимо. Но фашисты притормозили машины там, где разведчики только что перебрались через большак, и повернули к дому лесника.
— Ого, куда курс взяли! — прошептал Любимов.
Свернуть-то фрицы свернули с большака, да не тут-то было! На жиже да на густой траве машины дружно забуксовали. Первая коляска, наверное командирская, тут же опрокинулась, а вторая врезалась в кустарник.
Пока фашисты поднимали первую машину и ставили ее на колеса, прошло порядочное время. Но все же его было мало, чтобы разведчики смогли далеко уползти.
Фашисты, оставив караульного возле машин, кинулись на опушку леса, держа на поводке нетерпеливо заливающихся овчарок.
От визга и воя собак у ребят кровь стыла в жилах.
Ползти дальше не имело смысла. И партизаны развернулись и залегли лицом к противнику, чтобы достойно встретить врага.
— Где наша не пропадала! — бодрился Мишка. — Разделаем сейчас фрицев под орех!
Овчарки, как только взяли след, опрометью кинулись через большак. На партизан неслись освобожденные от поводков, широкогрудые, рослые псы. За ними бежали фашисты, стреляя на ходу, подбадривая себя громкими криками.
— Ишь ты, обрадовались! — усмехнулся Любимов. — Нехай покричат. Мы их одним махом скосим…
Мишке показалось, что пять чудовищных псов, летели прямо на него. Сердце его бешено колотилось, страх тупой болью отдавался под ложечкой.
— Цельтесь вернее! — раздался спокойный голос комиссара. — Сперва шуганем собак. Без моей команды не бабахать.
Между комиссаром и ребятами за небольшим бугорком прильнула к земле связанная пленница.
Комиссар приготовился к бою: слева от себя положил запасной диск, справа — две ручные гранаты.
— Эй, гвардия, слушай мою команду, — отчетливо произнес Любимов. — Я беру на себя трех передних псов, а вы шугайте тех, которые обходят с флангов!
Мишка указал Азату на собаку, которая неслась справа, а на себя взял левую.
Гитлеровцы заметно поотстали от псов. Они почувствовали разницу между катанием по большаку на мотоцикле и бегом на собственных ногах. Кроме того им явно не хотелось удаляться от дороги в лес, где, по всем данным, обосновались партизаны.
Партизан отделял от собак сущий пустяк. «Чего же комиссар не стреляет? — возмущался про себя Мишка. — Чего тянет?»
И в это мгновение, словно отвечая ему, застрочил комиссаров автомат. Справа тотчас же открыл огонь Байгужин.
А псам хоть бы что! Будто заворожённые от пуль, неслись они, оскалив зубы, роняя крупную пену из пастей.
Но вот хлесткие автоматные очереди Любимова достигли цели: две овчарки из трех словно бы оступились и со всего маху повалились на бок.
Пока партизаны отражали собачью атаку, пленница, сбив платок, закрывавший ей рот, опрометью кинулась навстречу фашистам, высоко подняв связанные солдатским ремнем руки.
Партизаны на какой-то миг растерялись и даже перестали вести стрельбу, таким неожиданным и нелепым показался поступок женщины. Ведь овчарки, навстречу которым она устремилась, не разбирают, кто служит фашистам, а кто нет!