Вошел незнакомый дядя, но мама его знала. «За вами не было погони?» — спросила она. «За мной нет, — отвечает тот. — Фашисты оцепили все улицы, а я через забор, через забор…» Сам говорит и делает какие-то знаки маме. «При нем можно. Он у меня молодец!» — успокоила мама. «Они обыскивают дом за домом, надо унести чемодан, — сказал дядя. — Да вы не беспокойтесь. Мне перебежать через два двора, а там и след мой простыл!» Уже с чемоданом он задержался на пороге: «Если в течение трех минут не услышите выстрела, считайте, что я ушел. Прощайте!» Как только за ним захлопнулась дверь, мама предупредила: «Постарайся забыть и его!» — «Я сроду и не видел его, мам», — отвечаю.
Мама села на сундук, и мы стали ждать. Минут через пять мама спросила: «Тебе, Азат, не показалось, что стреляют?» — «Нет, мам. Успел дядя. Ушел». И тут под нашим окном овчарки залаяли. «Слушай меня внимательно, — сказала мама. — Гестаповцы могут меня увести с собой, а ты скройся, пока и тебя не хватились». — «Хорошо, мам. С этой минуты я глух и нем. Ладно, мам?» Раздался сильный удар в дверь. «Входите! — крикнула мама. — Дверь не заперта!» Гестаповцев было пятеро.
«Фрау Байгужина?» — спросил офицер. — «Да», — подтвердила мама. «Обыскать!» — приказал фашист. Я завизжал как резаный: «Ой-йый! Ио-йый!» — «На каком языке?» — быстро обернулся офицер к маме. «Да он у меня немой от рождения», — ответила мама.
Гестаповцы ничего не обнаружили, потому что искали не там, где надо. «Одевайтесь, фрау Байгужина!» — приказал офицер. «За что вы меня арестовываете?. — спросила мама. — Мои документы в порядке». — «Идите!» — крикнул офицер. Я бросился к маме, но какой-то фриц так саданул меня, что дух вышиб…
Азат побледнел, и Оксана Белокурая решила прекратить расспросы.
У входа выросла фигура радиста Голосуева.
— Радиограмма.
Оксана Белокурая прочитала: «Завтра ждите самолет после двадцати двух часов». Значит, времени не остается и надо обязательно сегодня расспросить Азата о том, что же произошло в доме лесника.
В ДОМЕ ЛЕСНИКА— …Мне здорово захотелось отомстить фашистам, но я еще не знал как, — продолжил свой рассказ Азат Байгужин. — Большак прошли мы с Тумановым уже под дождем. Ливень нам помог, лучшую маскировку не придумаешь. Шли мы без остановки, где ползком, где перебежками.
Потом плашмя лежали под кустами, наблюдая в бинокль за домом лесника. Он казался необитаемым. Я здорово волновался. Мне все казалось, будто кто-то наблюдает за нами.
«У тебя зубы болят, что ли?» — спросил Туманов. «Ничего у меня не болит», — ответил я. «А чего ерзаешь?»
Я видел, что и ему не по себе. И его прямо-таки распирает от злости. Потом он сказал:
«Пропади все пропадом! Я пошел, а ты давай за мной и следи за моими сигналами».
Я сказал Туманову, что дом вполне может быть населен. Он не цыкнул, хотя имел на то право, и сделал мне знак — мол, поползли!! Елозил Туманов ох как ловко. Эдак ужом да ужом оторвется метров на пять вперед, махнет мне рукой: чего, дескать, плетешься, сокращай расстояние. Что далее было? — Азат потер глаза, точно снимая пелену… — Ну так вот, в кустарнике, метрах в пятидесяти от большака, пришлось нам замереть. Услышали мы грохот, который все нарастал. Потом показались две брюхатые машины, набитые немцами. Ладно еще, фрицы сидели, а не стояли в кузове. Я лежал на спине среди кустарника и благодарил бога за то, что тот не удосужился превратить небо в зеркало. Иначе никто бы не сумел укрыться… — Иной раз Азат позволял себе философствовать.
Оксана Белокурая, с беспокойством следившая за лицом Азата с как бы отрешенными от этого мира глазами, нарушила паузу:
— Я слушаю тебя, Азат…
— Что было дальше? Дальше, — спохватился Азат, — распахнули мы дверь, ворвались в дом. Сперва Туманов, затем я. Увидели женщину. Стояла она как раз напротив двери, возле печи. Бледная-бледная.
ПРЕДАТЕЛЬНИЦА— Запомнил ты ее лицо? — спросила Оксана Белокурая.