— Одного?
— Одного.
— С ним потом разберёмся, — нетерпеливо махнул рукой Сундуков. — Где тюк?
— Вон там!
— Пошли за тюком. Не ровен час, немец налетит. Впереди размашисто шагал Сундуков, ребята трусцой спешили за ним, между ними шёл дон Хуан. Вдруг испанец споткнулся и растянулся на земле.
— Я бы его подсёк, — рассвирепел почему-то Микола.
— За что? — удивился Азат.
— Все они одна шатия, что Фриц, что Хуан. Прихлопнуть его, и баста! Чтоб под ногами не путался!
Вот те отгрохал!
— Чего не поладил с ним? Чего вдруг взъелся? — огрызнулся Мишка-поварёнок.
К счастью, в это время подошли к тюку.
— Взяли! — скомандовал старшина Сундуков. — Будем катить до опушки! Работаем в две смены, сперва я и Микола. Потом Мишка и ты, Азат.
Менялись через каждые десять минут. Нелегко было толкать несколько пудов! Только доволокли тюк до опушки, мальчишки плюхнулись на землю.
— Вы тут разбирайте тюк, я тем временем остальных сюда соберу. Ты, Байгужин, отвечаешь за пленного! — приказал старшина.
— Есть!
Не успел старшина скрыться, как Микола зарычал:
— Отведи своего гада подальше! Ему не обязательно знать, что нам подбросили.
ДОН ИВАНПеред Азатом Байгужиным сидит испанец. Первый пленный в его жизни. Первая безмерная власть над другим человеком. Хочу — помилую, захочу — казню!
На солдате одно отрепье, видно, долго где-то шатался. Может, убёг от своих? Скорее всего. Глаза у пленного огромные, печальные. О чём он думает в это мгновение, вот бы знать?
Внезапно Азату стало тошно от своей власти, от всей этой суматошной ночи.
— Потолковал бы с тобой, — сказал часовой. — Может, скажешь, а?
Солдату-испанцу, видно, хочется понять мальчишку.
— Говори напропалую! Выкладывай всё, что взбредёт в голову, — скомандовал Байгужин.
С губ пленного сорвался поток слов. Они были разные по интонации и одинаково безликие, непонятные, чужие — ожесточённые, просящие, возможно, ругательские.
Поощряя испанца, Азат вставил:
— Обсказывай, обсказывай всё, что в тебе накопилось!
И опять понёсся поток ничего не значащих слов для Азата.
И вдруг Азату показалось, что произнесено очень знакомое слово.
— Стой! — крикнул он. — Ну-ка повтори!
Дои Хуан сосредоточился, прикидывая что-то в уме, и после паузы вдруг произнёс: «Барселона».
— Ага, Барселона! — заулыбался Азат.
— Барселона! — повторил пленный, закатывая глаза.
— Барселона! — повторяет Азат.
— Бар-се-ло-на! — чуть пропел пленный и вдруг счастливо засмеялся.
Как там ни говори, очень важно знать, откуда происходит человек. Дон Хуан, видно, привязан к Барселоне кровью и любовью, как Азат к Уфе.
К Байгужину приходит озарение.
— Ты, — тычет Азат в грудь пленного, — не дон Хуан. Ты дон Иван!
Тот старательно прислушивается, затем с улыбкой гордо произносит:
— Дон И-уан!
— Не Иуан, а Иван, — поправляет Азат.
— Дон И-уан! — кивает испанец.
— Я, — тычет Азат себя в грудь, — товарищ Азат.
Дон Иван довольно кивает, понял.
— Камрад Азаат!
Азат не заметил подбежавших друзей-приятелей, так был увлечён разговором. Когда Мишка и Микола встали перед ними, он восторженно завопил:
— Ребята, блеск! Ну и сообразительный испанец попался! Мы с ним тут разговариваем…
Азат показал рукой на хлеб.
— Ну, дон Иван! — подмигнул он. — Отличайся!
— Ик-мак! — мгновенно последовал ответ.
— А это что? — спросил Азат, демонстрируя ложку.
— Кал-ак! — тотчас объяснил дон Иван.
— Вот видите! — восхищался собой и пленным Азат. Мишка и Микола переглянулись, но, видимо, не разделили восторга Байгужина.
— На каком же языке вы объясняетесь? — заинтересовался Мишка-поваренок. — Неужели за это время по испански выучился?
— Да нет же! — отмахнулся Азат. — Он на башкирском вовсю шпарит.
Друзья-приятели почесали затылки.
— Мы, конечно, не против, — сумрачно промолвил Микола Фёдорович. — Никакой беды нет, что ты учишь его своему языку. Только подумай, однако, что, кроме тебя и Загидуллиных, его никто не поймёт. Будешь потом своего испанца переучивать по-русски.
Азат подумал, подумал: друзья-приятели правы.
— Мы это с ходу поправим, — улыбнулся он. И, показывая на хлеб, сказал пленному: — Хлеб!
Дон Иван непонимающе смотрел: почему это «икмак» стал вдруг «хлебом».
— Ху-леб! — неуверенно сказал он наконец.
— Да нет же! Хлеб! — прерывающимся голосом втолковывал Байгужин.
Испанец повторил:
— Ху-леб!
— Ну теперь видите! — обрадовался Азат, который здорово гордился своим учеником. — Слышите сами, как он старается. Ну и башковитый!