На берегу толпилось несколько матросов. Титов держал на руках ребенка, завёрнутого в телогрейку. Рядом стояла женщина с подростком.
— С-с-слушаю вас!… — едва выговорил непослушными губами Ломов, подходя к Федину.
— Да ты промок насквозь… Тогда я сам отвезу их в санроту, — сказал командир роты, направляясь к подъехавшим санкам.
Женщину с ребёнком и подростка посадили на солому, рядом положили убитого. Отъезжая, Федин крикнул:
— Всех быстро в землянку. Топите печь. Сушитесь…
Антушенко долго ночью сидел над картой и с рассветом вышел на сопку. Он неторопливо дошёл до обрыва, за которым начиналось море, сел на камень.
Наблюдая за начальником штаба из огневых точек, матросы-разведчики догадывались, что готовится операция: «Суворов» всегда сидит на этой сойке, как с корабля, смотрит вдаль на цель, которую надо уничтожить. И по тому, сколько начальник штаба пробудет на сопке, спокоен он или не сидится ему, — матросы старались определить важность готовящейся операции.
Антушенко действительно обдумывал предстоящую операцию и вышел на сопку, чтобы, как он говорил, дать простор мыслям. Но на этот раз начальник штаба быстро вернулся в землянку. Следом за ним в назначенное время пришёл командир роты разведки. Антушенко молча указал ему на скамейку, а сам, не отрываясь, смотрел на карту. Потом взглянул на Федина и откинулся к стенке землянки.
— Ну как, батенька мой, небось засиделись на Рыбачьем?
— Отдохнули, как никогда, товарищ капитан второго ранга. Дело есть? — спросил Федин, присаживаясь к столу.
— Да, сегодня ночью пойдёшь во главе отряда. Норвежка сообщила ценные сведения. Немцы согнали много рыбаков в бухту, за мыс Суура-Ниеми. Используют их с посудинками на оборонных работах. Жили, говорит, как на каторге… Решили с мужем бежать к нам. Жаль, не дожил рыбак до свободы. Норвежка рассказала, что немцы на днях закончили установку дальнобойной батареи на Суура-Ниеми. Вот откуда, сатана, начал лупить по нас. Батарея расположена на этих высотах, — Антушенко снова склонился над столом, а его упрямый хохолок вяло повалился на лоб.
Федин слушал начальника штаба, делая пометки на своей карте.
— Взвод сапёров подорвёт пушки? — скороговоркой спросил Антушенко.
— Вполне.
— А сколько автоматчиков на прикрытие?
— Два взвода достаточно. Пока немцы очухаются и доберутся до перешейка, мы уйдём.
— Всё, готовьтесь! — закончил Антушенко и, когда Федин ушёл, вытянулся на койке.
Но начальнику штаба не лежалось. Какая-то недосказанная мысль вертелась в голове, и он никак не мог её уловить. Антушенко снова сел за стол, склонился над картой и, когда поднял глаза, увидел перед собой обрамленную траурной лентой фотографию сына в форме младшего лейтенанта. Знакомое лицо смотрело на начальника штаба, весело улыбаясь. Небольшой портрет сына напомнил о Ломове… Да, именно о нём хотел он сказать командиру роты. Антушенко быстро встал, вышел из землянки, но Федина уже не было видно.
В землянках взводов наступило оживление. Матросы готовились к десанту. Чистили автоматы, набивали патронами запасные диски, точили и без того острые самодельные ножи с разноцветными ручками. Движения всех были неторопливые, привычные, не чувствовалось суеты.
Ломов ждал вызова командира роты. Но полевой телефон молчал.
— И куда же мы пойдём? — ни к кому не обращаясь, спросил Шубный. — Может, на Тунтури?
— Не-ет, — живо возразил Титов, стоявший утром на вахте. — Начальник штаба смотрел в сторону Печенги.
— А что ты думаешь, взяли бы её? — пробасил Борисов. — В финскую десант Северного флота высаживался на причалы печенгской базы. Город заняли с ходу.
— Да, не нужно было тогда отдавать Печенги финнам, — сказал Шубный. — Древняя русская земля, какое у них на неё право? Никакого. Там, может быть, гранит блестит от пота и крови моих прадедов.
— Помню по истории, жил в Заполярье князь Печенгский, а вот в каком веке, забыл, — вступил в разговор Ломов.
— Может, был и какой-нибудь князёк или воевода Шубный? — сказал Борисов, пряча улыбку.
— Чего мелешь! — возмутился Шубный. — Мой род не от счастья по Северу разбрёлся. Всю жизнь лес валил, а умирал — на гроб не было ни денег, ни досок.
— Брось прибедняться. Ты всё-таки Шубный, а не Опоркин какой-нибудь или Топоркин. Видать, в роду шубы носили, енотовые с бобровыми воротниками, а то был бы ты Зипунов или, скажем… — Борисов не нашёл подходящего сравнения и, посмотрев на смеющегося Шубного, не выдержал и тоже заулыбался.