Девушка осторожно открыла дверь и вошла в палату. На тумбочке слабо горела лампа, освещая белую повязку и лицо спящего Ломова. Спали и его соседи по койкам.
«Какой у него большой открытый лоб… А как он вдруг осунулся…» — подумала Ира, глядя в лицо Ломова, и ей стало жалко его.
Ира присела было на табурет. Но жалость, сострадание, пробудившись в ней, вызвали желание что-то делать. Она встала, разгладила салфетку на тумбочке, взяла недокуренную папиросу и уже хотела было смять её в руке, но, подумав, положила на перевернутый стакан. Неожиданно она вздрогнула, отдёрнула руку и снова торопливо опустилась на табурет.
Сергей уже не спал. Его глаза весело, с радостным удивлением смотрели на девушку.
— Я помешала, да? — спросила Ира.
— Нет, не помешала. Мне снилось, что мы были с тобой в Доме флота в Полярном вот, проснувшись, я не мог понять, как мы очутились здесь.
Ира улыбнулась.
— Лежи спокойно, поправляйся, — она хотела уйти, но Сергей удержал её за руку.
— Когда ваша делегация уехала, — сказал он, — такие скучные дни потянулись в гостинице. Еле дождался назначения. Но как ты оказалась в нашей бригаде? Это же чудо.
Ира рассказала Сергею, как делегация сибиряков приехала на Рыбачий и как она с разрешения командующего осталась в бригаде.
— Я очень переживала, что не успела тебе оставить свой адрес. Так неожиданно мы уехали, — закончила она свой рассказ.
Ира говорила, наклонившись над Сергеем, и он, слушая, чувствовал её тёплое дыхание.
— Ты помнишь, читал мне стихи? — неожиданно спросила она и тихо продекламировала:
…Друзья, друзья! На новых перепутьях, — Пройдут года, — мы встретимся опять, Обнимемся, друзья мои, пошутим И по старинке по цигарке скрутим, Затем начнём о прошлом вспоминать.— Встретились… Все ещё не верится, что встретились, — задумчиво сказал Ломов, садясь на койке и плотнее закрываясь халатом.
Из соседней палаты кто-то громко позвал «Сестра!», потом донёсся короткий стон, и снова наступила тишина. Ира порывисто встала, но тут же нагнулась к Сергею, посмотрела ему в глаза. Она хотела сказать ему что-то ласковое, приятное, но покраснела, смутилась и торопливо вышла из палаты.
ГЛАВА 7
Наступила неожиданная оттепель. Из-под талого снега пробивался жёлто-красный, кое-где ещё зелёный покров прибрежных сопок. Спокойное море дымилось легким туманом, скрывая горизонт. Стояла тишина. Только иногда чайка с разлёта вдруг громко вскрикивала над берегом и падала с высоты в море.
Тишина казалась Ломову напряжённой и грозной, как будто вот-вот воздух разрежут торжественные звуки победного марша и поплывут они неудержимой лавиной на «большую землю», увлекая за собой наступающие части.
Главный врач разрешил выписать Ломова. Но, как нарочно, сестра-хозяйка стационара после обеда уехала в прачечную и ещё не возвратилась. Мучительно долгими показались Сергею часы ожидания, пока выдадут обмундирование.
Великанов сидел на койке Ломова, тоже нетерпеливо прислушивался к каждому стуку: вот-вот в клубе должно начаться вручение наград.
— Ты знаешь, какого немца схватил Борисов? — спросил Великанов. — Командира батареи, которую мы уничтожили. Охотно рассказывает обо всём. «Язык», что называется, пальчики оближешь.
— Да, конечно, — рассеянно ответил Ломов.
— И чего ты задумался, никак загрустил? — кладя руку на плечо Ломова, сказал Великанов. — Радоваться надо: может, через несколько минут тебе комбриг правительственную награду вручит.
— За то, что меня ранило, чуть-чуть царапнуло по голове?
— Нет, не за это. Иначе бы меня и не посылали за тобой… Вчера интересный разговор слышал у тебя во взводе. Захожу в землянку, смотрю — матросы окружили Борисова и Шубного. С чего у них спор зашёл — не знаю, только слышу, Борисов говорит Шубному: «При всех повторю, ротозей ты! На берегу перед высадкой агитировал: «Должны мы беречь командира от всех случайностей, пока не обвыкнется». И уберёг, Фома Кузьмич».
— Это кого же, меня? — спросил Ломов, смущаясь и радуясь в одно и то же время.
— Уж не знаю, о каком командире у них был разговор, — с улыбкой ответил Великанов. — Удивительно только, Шубный всегда был такой говорун и шутник, а тут промолчал и только развел руками. Вот какие дела, Сережа.