К дому цепью подходили солдаты.
— Так и утащат русские, пока эти молодчики выручат. Часовой! Остановите и верните их назад, — приказал генерал.
Он за руку втащил в прихожую Зимбеля и захлопнул наружную дверь.
— Что с вами? Кто разукрасил вас?
— Не помню, кажется, о дверь.
— А я думал… — Кайфер усмехнулся. — Отдыхайте. Эмма будет у меня. Зачем себе отказывать перед смертью в том, чего не увидишь на том свете…
Генерал ушёл к себе. Шатаясь, Зимбель прошёл в другую комнату. Сбросив на пол подушку, лёг на койку, задрал подбородок. Он начал вспоминать всё, что произошло со вчерашнего вечера. «Почему так напился? Ведь этого давно не было. Почему Кайфер сказал: перед смертью… на том свете?… Пожалуй, он прав». Больше всего обер-лейтенант страшился смерти. Он вскочил с койки и заходил из угла в угол. «Неужели конец, неужели не будет спасения?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Из соседней комнаты донёсся короткий смех Эммы и звон рюмок. Зимбель повернулся к двери. Душила злоба, хотелось кричать, рвать, ломать всё, что попадается под руку, и бежать. Впервые он ощутил страшное отвращение к генералу и горькую жалость к самому себе. Всхлипывая, он повалился на койку, но плакал без слёз. И даже не плакал, а жалобно скулил, чувствуя тошноту и слабость во всём теле.
ГЛАВА 14
Около мыса Крестовый, находящегося напротив порта Лиинахамари, стоял большой транспорт и рядом — быстроходная моторная шхуна. Они находились в распоряжении финансиста и крупного ростовщика Уайта, американца по происхождению, прибывшего в Финляндию и оккупированную Норвегию.
Уайт спал, когда в дверь его каюты нетерпеливо постучали. Он открыл глаза, но не подымался. «Не во сне ли?» — подумал Уайт, смотря на чёрную металлическую дверь, покрытую застывшими пузырьками краски. В полумраке каюты на белой подушке выделялось его смуглое, овальное лицо, с большим горбатым носом. Густые каштановые волосы перепутались, закрывая небольшой плоский лоб. Уайт закрыл глаза, широко зевнул, оскалив редкие белые зубы. Стук повторился.
— Сделайте одолжение — войдите, — недовольно пробурчал Уайт и… увидел перед собой Ланге. — Что за кошмарный сон! Ущипните меня, Ланге, — сказал вскочивший с постели Уайт.
— Мне тоже кажется, что это — сон. Но в сегодняшнем мире, видите, не без чудес, — Ланге опустился на стул около небольшого квадратного столика под иллюминатором, включил свет и, глядя на торопливо одевающегося Уайта, начал рассказывать.
Он говорил, раскладывая на столе спички, изображая линию фронта, и вдруг замолк, увидев перед собой толстые сигары с золотыми кольцами этикеток. Последние дни он не курил, почти привыкнув к этому. Ланге нетерпеливо взял сигару, отгрыз кончик и, прикурив, несколько раз глубоко затянулся. Сразу закружилась голова.
Уайт решил, что Ланге, видимо, так же хочет есть, как и курить. Он распорядился, чтобы принесли завтрак.
— Сколько я пережил из-за этих рудников, будь они прокляты, — продолжал Ланге. — Хотел бежать в первую ночь, но это оказалось невозможным. Я не знал, как перейти линию фронта. Стал изучать местность, подходы к хребту. Подготовился очень хорошо, и вдруг Стемсон не решился идти со мной. Этот человек оказался тёмным, как пивная бутылка, и порядочным мерзавцем… Я ещё сквитаюсь с ним когда-нибудь! — Ланге отложил сигару, посмотрел в иллюминатор, через который был виден светлый круг неба. Начиналось утро.
— Нас отвезли к причалу, где должны были посадить на транспорт и отправить на «большую землю». С наступлением темноты я сбежал. Но в этих чёртовых сопках я проблуждал до рассвета и не успел пересечь Муста-Тунтури. Весь день пролежал в камнях и не зря пролежал. Сегодня ночью я удачно обошёл полевые караулы, — Ланге снова зажал в зубах сигару.
— Молодчина, Ланге! — с восхищением сказал Уайт. — Вы просто герой. За мной не пропадёт, я награжу вас за усердие и находчивость по заслугам.
Ланге сидя поклонился, удовлетворённый похвалой.
Принесли какао, паштет в двух небольших жёлтых банках, сыр, масло, два бруска сухого варенья, пачку пиленого тростникового сахара и бутылку виски. Ланге набросился на еду.
— После войны Северная Финляндия отойдёт России, — с сожалением заговорил Уайт. — А с ней и никелевые рудники…
— Северная Финляндия… Рудники тоже. Лишиться такой концессии… Неужели наши не придумали ничего лучшего?
— Предпринять что-либо невозможно, мой друг, — рассеянно ответил Уайт, присаживаясь к столу. — Северная Финляндия объявлена исконно русской землёй.
— Да, а как дела на рудниках? — спохватился Ланге.