Он поднял растерянный взор на Гузееву - та смотрела на него спокойно, явно с сознанием своей правоты, и даже как будто совсем бесстрастно, без личного чувства к нему. "Она поступает так, считая это нужным", - подумал он растерянно. Но чего же она хочет? Изгнать его из редакции? Да, видимо, именно этого. Ведь после второго дисциплинарного взыскания, хотя бы такого "лёгкого", как замечание, работника можно уволить "по статье". Это он уже проходил.
Когда он поделился своим горем со старушками-подружками, то узнал, что и им объявлены замечания. За что именно, он уточнять не стал, почти не сомневаясь в том, что за то же самое "непривлечение средств".
- Гузеева действует на манер того кукушонка, что задком выталкивает из гнезда чужие яйца, - спокойно объяснила Сологубова, бывшая учительница географии, которая любила сравнения с явлениями из мира природы и частенько вставляла их в свои интересные газетные тексты, похожие на маленькие очерки.
Неужели всё дело в том, что люди, работавшие вместе с Застровцевым в последний период его руководства "районкой", - для Гузеевой "чужие"? Поразмыслив, Каморин решил, что такое объяснение происходящего следует считать единственно правильным. Пусть все очень немолодые, сотрудники бывшего редактора - люди активные и опытные. Изгнать их - значит обескровить редакцию. Гузеева добивается этого, чтобы не дать Застровцеву возможности вернуться в свой коллектив. От его коллектива просто ничего не останется - будет чужая, враждебная ему команда. В разгоне сотрудников прежнего редактора Гузеева видит гарантию сохранения своего руководства редакцией. Наверно, уже давно стало ясно, что дело идёт именно к этому. Не потому ли уволилась вскоре после ухода Застровцева молодая красавица Вера Нагорнова, совсем недолго проработав в должности корреспондента? Ах, как всё гадко! И насколько же всё обычно: разве Застровцев и Барахвостова не руководствовались в отношениях с сотрудниками своими личными интересами?..
Неприятности на работе наложились на другую беду: на предыдущей неделе, обеспокоенный длительной невозможностью связаться с Александрой по телефону, Каморин заглянул в бутик "Апельсин" и там узнал от бухгалтера Уваркиной об аресте Александры и возбуждении против неё уголовного дела. Она же сообщила ему телефон адвоката Стаднюка, нанятого для защиты арестованной. Стаднюк, на вид почти старик, с прилизанными седыми волосами, но ещё довольно крепкий, значительно выше среднего роста, неохотно принял Каморина и с досадой посмотрел на него сквозь стёкла своих очков:
- Ничем вы не поможете ей и потому не суетитесь. Настраивайтесь на худшее. Улики слишком серьёзные и веские. Срок по её статье - до десяти лет.
- А нельзя ли увидеть её?
- Разрешения на свидания подследственных дают следователи, но добиться этого от них всегда трудно, а в вашем случае почти наверняка безнадёжно. Вы же не родственник. Если нужно что-то передать, то это можно сделать через меня. Со свиданиями станет проще после вынесения приговора. Это может случиться уже скоро. Следствие близится к концу. Её уже не вызывают на допросы...
Всё происходило, как в кошмарном сне: одна беда наслаивалась на другую, третью - и вот уже лавиной они обрушивались на него, маленького, слабого, не способного что-то изменить, погребая его заживо. Словно кто-то всесильный, незримо управляющий течением событий, захотел очень сурово наказать его. Мало тебе было потерять здоровье - вот ещё назревают новые горькие потери, работы и любимой женщины...
Впрочем, с угрозой потери работы он ещё как будто мог бороться. Отчего не судиться? При всей иллюзорности надежды на такое решение проблемы - ведь при желании уволить человека повод найдётся всегда, ему ли не знать это! - обращение в суд было хорошо тем, что давал хоть какой-то выход для смятённого напряжения его души. Он попытался уговорить Барахвостову и Сологубову тоже подать иски, но старухи с молчаливой досадой отмахнулись от него. Они ограничились слёзными телефонными жалобами в комитет по печати и районную администрацию. Барахвостова утратила былой задор и ещё больше погрузнела, обмякла. И Сологубова, ещё недавно казавшаяся бодрой и жизнерадостной, вдруг стала рыхлой, безвольной, угрюмой, сразу постарев на десять лет.
Вопреки опасениям Каморина молодой судья Непомнящих, пытавшийся придать солидности своему свежему лицу при помощи ухоженной бородки и усов, подошёл к рассмотрению его иска добросовестно. Он затребовал из редакции должностную инструкцию корреспондентов, которую Гузеева не удосужилась переписать, и в перечне обязанностей этих сотрудников не нашёл работу по привлечению средств рекламодателей. Из чего был сделан вывод о незаконности наложенного на Каморина взыскания.
Своей победе Каморин радовался недолго: уже через неделю Гузеева объявила ему новое замечание, на сей раз "за необъективное освещение событий в подготовленной публикации". Поводом послужила жалоба бухгалтера ООО "СПК "Глубковский" Пустоваловой. С этой ещё довольно молодой бабой Каморин общался во время недавнего посещения хутора Глубки. Директора этого сельскохозяйственного предприятия, единственного в хуторе, на месте не оказалось, и информацию для газеты пришлось брать у бухгалтера. Пустовалова спроста, из желанию создать добрую репутацию своему СПК, рассказала о том, что дела у них идут неплохо. Оказалось, что сельскохозяйственным производственным кооперативом "Глубковский" является лишь формально, а фактически выживает за счёт торговли, поставляя в город мясо и овощи, производимые хуторянами на своих частных подворьях, и снабжая их кое-какими промышленными товарами. Из осторожности никаких цифр Пустовалова не назвала, так что корреспонденция, написанная с её слов, получилась не слишком содержательной. Но казался отрадным и потому заслуживающим общественного внимания сам по себе факт успешного выживания кооператива благодаря освоению новых направлений деятельности.
Однако газету с корреспонденцией об СПК прочли в налоговой инспекции, и там появились вопросы к Пустоваловой: как же так, по документам "Глубковский" прибыли не приносит и вообще дышит на ладан, в связи с чем налогов не платит, а корреспонденту вы рассказали об успешной торговой деятельности? Перед Пустоваловой возникла пугающая перспектива налоговой проверки и потери её "чистой" работы, которую так трудно получить в хуторе, которой она так гордилась. Ошалев от страха, она явилась в редакцию и потребовала, чтобы Каморин признался в искажении её слов и чтобы газета опубликовала информацию об этом. Другой редактор в подобной ситуации защитил бы своего сотрудника, но только не Гузеева: та воспользовалась удобным случаем для объявления Каморину нового взыскания.
Уже привычно Каморин подготовил новое исковое заявление, которое на сей раз, в отсутствие по какой-то причине Непомнящих, отнёс судье Засимовичу - тоже довольно молодому, красивому брюнету, на котором чёрная судейская мантия сидела особенно щёгольски. Засимович принял заявление, но при этом сказал с недоброй усмешкой: "Что-то вы зачастили к нам", - явно подразумевая другое: "Тебя же просто гонят в шею и непременно добьются своего, а ты своим сутяжничеством лишь напрасно отнимаешь у нас время".
Каморину стало так тошно, что на пути из суда в редакцию он позвонил адвокату Александры в надежде хоть от него услышать что-то отрадное. Но Стаднюк меланхоличным тоном сообщил, что следствие окончено, Александре вчера было вручено обвинительное заключение, а её дело направлено в Центральный районный суд.
Каморин остановился как вкопанный. Тоскливое чувство невозвратной потери, сиротства внезапно охватило его. Во всём Ордатове и и даже во всём мире лишь одна Александра казалась ему родной душой. Безумная идея, которая до сих пор только смутно брезжила в его сознании, вдруг оформилась чётко: нужно идти к Гомазкову, назваться журналистом и потребовать её оправдания, угрожая в противном случае опубликовать историю о вымогательстве его людьми денег у фермера Чигирова - того самого героя публикации "Либеральной газеты", который из-за жестоких преследований перенёс несколько инсультов и недавно умер. Пусть это почти наверняка будет бесполезно, он хоть что-то сделает для Александры. В "Оржицкой нови" ему после этого уже точно не задержаться, но ведь всё равно его выгонят оттуда не сегодня-завтра...