Впрочем, первую неделю Александра почти не спала из-за своей ужасно неудобной железной кровати, к которой ещё надо было привыкнуть. На этом ложе страданий вместо нормальной панцирной сетки была решётка, и сквозь очень тонкий матрас её прутья больно впивались в бока. К тому же в камере было так холодно, что озноб скрючивал её тело. А со стороны недалёкой станции все ночи напролёт доносились гудки и свистки тепловозов, лязг вагонных сцеплений и стук колёс поездов. Все эти шумы соединялись с бормотаньем и храпом сокамерниц в такую тоскливую какафонию, что у Александры сжималось сердце.
В третью же ночь к обычным звукам камеры прибавились новые: прямо под собой Александра услышала порывистое дыхание, возню и приглушённые голоса, похожие одновремено на смех и всхлипы. Она сначала не поняла, что происходит, и несколько минут напряжённо вслушивалась, чувствуя, как сердце её отчего-то бьётся учащённо, а когда догадалась, ей стало невыносимо гадко. Наутро все делали вид, что ничего не заметили, и всё в камере выглядело, как обычно. Только опухшие глазки Лизы влажно блестели, будто масляные.
Александра скоро сообразила, что отведённое ей место возле двери, или "тормозов", как говорили в камере, к тому же в соседстве с любвеобильной Лизой - самое непрестижное и точно соответствует её низшему положению "новенькой" в камерной иерархии. Любое перемещение отсюда будет "повышением". Она решила, что сейчас для неё самая важная задача - повысить свой статус, чтобы сделать своё пребывание в колонии более безопасным и улучшить перспективы получения УДО. Проникая с каждым днём всё глубже в новый для неё мир, она поняла, что вполне может добиться этого. И прежде всего благодаря своей 159-й статье, которая, как оказалось, пользовалась в камере уважением, в отличие от некоторых иных.
Сокамерницы с пренебрежением и недоверием относились к осуждённым по 158-й статье, за кражу: считалось, что такие могут воровать и в неволе, у своих соседок. Убийц с их 105-й статьёй обычно сторонились, испытывая по отношению к ним понятные опасения: а ну как снова захотят пролить чью-то кровь? К тому же все знали, что под 105-й администрация прячет и осуждённых по 106-й статье, за детоубийство, не без оснований полагая, что у явных детоубийц нет шансов выжить в колонии.
Вполне рядовыми, нестрашными считались преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиком. По шести соответствующим статьям, с 228-й по 333-ю, женщины нередко получали больше, чем за убийство, но в камере на них смотрели как на обычных коммерсанток, занимавшихся незаконным бизнесом. Ведь никакого физического насилия за ними не числилось. Они пользовались авторитетом, к их числу относилась и старшая дневальная Тамара Валентиновна. Вполне "интеллигентно" и выглядела и статья 159-я, "Мошенничество", указанная на табличке, прикреплённой к кровати Александры: эта надпись удостоверяла, что новенькая тоже никого не убивала, не грабила и, более того, никого не сажала на иглу. Любопытствующие могли узнать из расспросов, что она всего лишь подделала документы, чтобы урвать у богатой наследницы часть состояния...
Вскоре Александра заметила, что Тамара Валентиновна присматривается к ней. Старшая по камере частенько бросала в сторону новенькой заинтересованные взгляды, а однажды вечером подошла к её кровати или, по-здешнему, шконке и начала сочувственно расспрашивать о её прошлой жизни. Услышав о том, что у Александры высшее образование, опыт жизни в Москве и собственный бутик, Тамара Валентиновна довольно долго молчала, явно впечатлённая. Правда, бизнес Александры уже давно был выставлен на продажу для уплаты наложенного на неё штрафа и со дня на день должен был уйти в чужие руки. Этим активно занималась бухгалтерша Уваркина, на которую была оформлена соответствующая доверенность. Но всё-таки пока, пусть формально, Александра оставалась предпринимательницей...
Спустя месяц после попадания Александры в колонию освободилось место на "поляне" возле окна: вышла на свободу двадцативосьмилетняя Яна Вычкина, отбыв срок за торговлю наркотиками. В прошлом светло-русая красавица, она за четыре года заключения обрюзгла, вокруг её рта появились скорбные складки, взгляд стал жёстким. Но привязанность мужа и родителей Яна сохранила. К ней часто приходили на свидания, приносили передачи: сигареты, мясные и рыбные консервы, конфеты, печенье, сгущёное молоко. Всем этим она щедро делилась с теми, кто вместе с ней жил на "поляне". Так же поступали и её товарки, которые как бы вели совместно хозяйство и называли своё сообщество "семейкой". Почти все здешние обитательницы входили в подобные группы, но самой престижной из них была, конечно, та, что сложилась на "поляне", вокруг Тамары Валентиновны. Попасть туда значило достигнуть самого высокого статуса в камере.
Александра узнала о предстоящей "вакансии" в один из первых дней после попадания в колонию и страстно захотела оказаться в числе "избранных". Это желание, едва возникнув в её сознании, сразу подчинило себе всё её существо. Ведь это было так привычно для неё: всю жизнь она стремилась к каким-то престижным целям. И сейчас, с появлением очередной, её пребывание в камере сразу приобрело смысл и оттого стало менее тягостным. Причём дело здесь было не только и не столько в расчёте. Хотя у её стремления имелось как будто рациональное начало, - ведь есть несомненная выгода в дружбе со старшей дневальной, которая пользуется поддержкой администрации, - в глубине души Александра знала, что для неё борьба за высокий статус имеет самоценное и даже сверхценное значение как источник самых острых, азартных переживаний и средство получения самого глубокого и полного удовлетворения.
Александра всей кожей чувствовала, когда Тамара Валентиновна останавливала на ней свой взгляд и сразу при этом преображалась: её тело напрягалось и обретало былую гибкость, движения становились грациозными, а на губах появлялась робкая полуулыбка, как у преданной служанки, ждущей приказа своей госпожи. Александра замечала довольное выражение, которое появлялось на лице Тамары Валентиновны, когда та смотрела на неё, и понимала: старшая по камере знает, что происходит с ней, и оценивает её готовность стать верной подругой, наперсницей и даже, может быть, рабой. Очень надеясь на то, что вторая от окна шконка достанется ей как самой достойной этой чести, Александра всё-таки боялась думать об этом как о несомненной перспективе, ожидающей её. Отчасти это было из суеверной боязни сглазить, отчасти для того, чтобы избежать слишком горькое разочарование в случае неудачи.
Но главной проблемой были передачи, точнее, их отсутствие. И не только потому, что скудная казённая еда не насыщала. Как скоро поняла Александра, статус женщины в колонии зависел в немалой степени от того, что могла получить от неё "семейка". При этом на покупки в местном ларьке всерьёз рассчитывать не приходилось, поскольку там продукты были неважного качества и на приобретение их можно было тратить только средства, заработанные на швейном производстве, а их после всех вычетов оставалось очень мало. Нужны были передачи с воли. А между тем за первый месяц пребывания Александры в колонии её навестила только бухгалтерша Уваркина, да и то лишь затем, чтобы оформить доверенность на продажу бутика. Уваркина не догадалась привезти что-то из еды и вещей и на свидании жаловалась на то, каким неудобным и долгим оказался для неё путь из Ордатова сначала до райцентра Никодимово и затем до колонии. Это означало, что в будущем нельзя было рассчитывать на её регулярные посещения, несмотря на те щедрые комиссионные от сделки по продаже бутика, которые она выторговала для себя.
В пятницу седьмого июля Яна Вычкина покинула колонию и вышла на свободу. Как только её койка опустела, камера напряглась в ожидании: кто займёт её место? Ждать пришлось недолго: в тот же вечер младшая дневальная Оксана подошла к Александре, скользнула по её лицу уклончивым взглядом своих косящих глаз и негромко приказала: