— Нет, мы не можем принять от вас такую жертву. — Оксана развернулась, взяла отца под руку и зашагала прочь. От близости папиного локтя стало еще жарче, но ей необходимо было сейчас чувствовать его прикосновение… Господи, что такое были для нее эти жалкие триста тысяч? Можно было швырнуть их этому шоферюге, достав из своей сумочки, но как сделать это после отцовского сконфуженного вопроса: «А подешевле нельзя?» Можно было тихонько сунуть деньги папе в карман. И тем унизить еще больше?.. До родной улицы Рогова они добрались на старом «москвичонке» с прелестным дедушкой за рулем, который страшно стеснялся попросить сорок тысяч. У подъезда отец, поблагодарив, вручил ему «стольник», чем привел старичка одновременно в восторг и смущение.
За год с небольшим ничего здесь не изменилось. Те же клены и липы возле подъездов, тот же тщательно выметенный добросовестной дворничихой асфальт, тот же маленький зеленый домик телефонного узла по пути в булочную, те же старички и старушки, чинно здоровающиеся друг с другом. Почти все дома поблизости принадлежали когда-то Институту Курчатова, и люди в основном здесь жили интеллигентные. Правда, на лето многие разъезжались по дачам и сдавали квартиры, но даже приезжие на улице Рогова селились почему-то на редкость приличные, прекрасно вписывающиеся в неспешный ритм жизни. У местных старушек даже было заведено делиться впечатлениями о постояльцах, снимающих комнаты, причем беззлобно, словно речь шла об их детях или внуках. Оксана прекрасно помнила, как переживала соседка сверху, Мария Григорьевна, когда ее жилец армянин Алик заработал себе радикулит и на целую неделю оказался прикованным к постели. Наверняка сейчас она вместе с мамой ждала ее появления.
Дверь квартиры открылась еще до того, как успели сомкнуться створки лифта. Мама, споткнувшись о кожаный чемодан и ойкнув то ли от неожиданности, то ли от радости, кинулась Оксане на шею. Сегодня на ней был тот самый голубой костюм с мелкими белыми тюльпанами, который в свой последний визит в Москву привез ей в подарок Клертон. Оксана с удовольствием отметила, что сидят и юбка, и жакет хорошо, значит, с размером она не ошиблась. И супермодный, фигурный вырез спереди тоже маме идет. Вот только эти ужасные складочки на груди… Наверняка под тысячедолларовый костюм мама надела лифчик еще из советских запасов.
— Ну, Люда, Люда! Мы в квартиру-то, наконец, войдем сегодня или нет? — Отец решил взять ситуацию под контроль. Мать всхлипнула и пятясь отошла в коридор, пропуская в дом дочь и мужа. Оксана скинула туфли и разгоряченными ступнями с наслаждением ступила на холодный линолеум.
— Тапочки надень, — произнесла мама уже таким тоном, словно дочка только что вернулась из школы. Все рассмеялись…
Из кухни тянуло знаменитой маминой запеченной рыбой и еще какими-то вкусностями. Отец был приговорен к внеочередному наряду у плиты в качестве помощника главного повара, а Оксану, не взирая на ее возражения, отправили в большую комнату. Она бросила чемодан на диван, укрытый китайским пледом с огромными цветами, и сама уселась рядом. Надо было достать подарки, но шевелиться не хотелось. Высокие клены частично закрывали своими ветвями окна, но даже проникающие сквозь просвет между листьями солнечные лучи раскаляли комнату до кондиции сауны. Из Дома культуры через дорогу доносилась музыка, видимо, записанная на некачественной аппаратуре. «Наверное, готовятся к дискотеке», — подумала Оксана. Перед самым ее отъездом проводились ежесубботние танцы для шестнадцатилетних, возможно, проводятся и до сих пор. Сама она на этой дискотеке не была ни разу, предпочитая общаться со своими друзьями из иняза и ходить в более приличные заведения. Правда, с любопытством иногда наблюдала с балкона за разбредающимися парочками. Симпатичные мальчики попадались крайне редко, а потом появился Андрей: какие уж тут наблюдения?
Оксана поднялась с дивана и подошла к окну. Мельком глянула на подзеркальник. Среди маминых коробочек с кремами и флакончиков с парфюмерией папина туалетная вода «Черный дракон» — из разряда тех, что продаются в любом киоске в переходах метро и пахнут откровенно дешево… «Я вырвалась из всего этого одна», — подумала она печально.