— А вы не боитесь, что он заявит о своем неудовольствии из-за того, что агентство не выполнило его требования? — прищурилась она.
— Да ты что! В этом то и вся соль! Никаких его требований мы не нарушаем. Ну посуди сама: тебе нет сорока лет? Языком владеешь? В обществе с умным видом держаться умеешь?.. Что, собственно, он и просил!.. Ну как, соглашаешься?
— А почему бы и нет? — Оксана улыбнулась. — Двухнедельные контракты с пожилыми английскими девственниками, впавшими в туристический маразм, на дороге не валяются.
— Значит, завтра будь здесь в десять утра, как штык. Зовут твоего клиента Томас Клертон. Приятного вам времяпрепровождения!
Маша проводила Оксану до выхода. В холле все еще сидела унылая белобрысая Стропилина, тщетно силящаяся нарисовать на своем лице некое подобие отрешенности. Похоже, Гессе шел тяжело. За все время их разговора она не прочитала и пяти страниц…
— Ох, Андрей Станиславович, как вы нравитесь мне в белом халате и с авторучкой в кармане! — худенькая старушка, занимающая всего лишь на треть больничную койку, кокетливо улыбнулась тонкими темными губами. — Такой симпатичный мужчина! А как наденете эту свою зеленую униформу с этими… как их там… бахилами — так просто страх один!
Сегодня Аглая Михайловна выглядела довольно прилично и плюс ко всему прочему шутила. Хотя это как раз не показатель. Она шутила, когда ее положили на операционный стол с прободной язвой, вплоть до того самого момента, как подействовал наркоз. Заходящее солнце окрасило белую больничную наволочку в розовый и почему-то сиреневый тона.
— Ну, Аглая Михайловна, теперь я всегда буду приходить к вам только в халате, — Андрей присел на краешек стула и, взяв невесомую старческую руку, нащупал пульс. — Надеюсь, моей зеленой униформы с бахилами вы больше не увидите. Швы заживают хорошо, анализы удовлетворительные, так что…
— Так что скоро мы с вами расстанемся? — с ноткой капризной обиды в голосе подхватила старушка. — Ах, как жаль! Вы мне очень нравитесь, Андрей Станиславович. Вы милый, симпатичный мальчик. И мне будет очень не хватать общения с вами.
— И мне тоже, — ответил он почти искренне.
Нет, Андрей, конечно, не думал всерьез, что будет скучать после выписки этой старушки. Но из всех женщин, лежащих на данный момент в девятой палате, она, определенно, нравилась ему больше остальных. Койку у окна занимала дама лет пятидесяти с огромным бюстом и выпуклыми глазами. И этими самыми глазами она постоянно буравила его игриво и плотоядно. Рядом стояла кровать молоденькой пятнадцатилетней девушки, которую собственный отчим ударил ножом. Девчонка ругалась трехэтажным матом, причем в основном поминала мать и младшую сестру, «не дающую ей жить». На их фоне мягкое, шутливое кокетство престарелой Аглаи Михайловны выглядело очень выгодно. Плохо было то, что добрая и интеллигентная бабуля совершенно не могла за себя постоять. Как-то раз, то ли через неделю, то ли через десять дней после операции, когда она была еще очень слаба, ей срочно понадобилось судно. Старушка позвала няню, та сделала вид, что не слышит. Она позвала еще раз. Но у той, видно, не было настроения выносить человеческие отходы в тот момент, когда в вестибюле по телевизору показывали «Богатые тоже плачут». Просунув в дверь свою толстую, лоснящуюся харю, она спокойно заявила:
— Ничего, чай не обделаешься!
Аглая Михайловна заплакала, а соседки по палате сделали вид, что ничего не происходит. Все эти подробности Андрей узнал уже потом. В тот день он просто увидел выносящую судно медсестру Наташу, а потом, буквально через пять минут, услышал ее яростный, свистящий шепот, доносящийся из процедурного кабинета.
— В следующий раз я тебя убью, — мрачно предупреждала кого-то Наташа. — Если я хоть раз замечу, что ты, сука, обижаешь эту бабушку или кого-нибудь еще из пациентов, я тебя просто убью. Тебе трудно было задницу оторвать от стула, да? Она до сих пор лежит и плачет. Или ты, стерва, немедленно идешь извиняться, или я накапаю на тебя начальству.
Он тогда очень удивился. Эта девочка с прямой темной челкой, слегка подтянутыми кверху у висков глазами сфинкса и смешными заячьими зубами, всегда казалась ему какой-то затюканной и отчужденной. Потом он вспомнил, что она, кажется, живет в общаге. А общаговский дух, определяющий умение постоять за себя, неистребим в человеке. Он может до поры, до времени спать, как ленивый вирус, а потом в один прекрасный момент выплеснуться и ударить с силой стремительно развернувшейся пружины… Наташа замолчала, в ответ ей раздалось какое-то невнятное бормотание, а потом из процедурной выкатилась толстая санитарка с пунцовым лицом и злыми глазами. Андрей дождался, пока выйдет Наташа, и с деланным равнодушием спросил, почему она выносит судно, вроде бы это дело неквалифицированного персонала.