— Мы правда не думали, что у тебя это так серьезно, — теперь Жанна говорила голосом делегата от целого коллектива. — Поверь мне, Наташка, мужиков у тебя в жизни еще будет ой-ой-ой…
— Да, будут, — послушно согласилась Наташа, с трудом разлепив губы. — И я буду так же счастлива, как вы. Только я не хочу других, и пятиминутных развлечений под душем тоже не хочу. Отстаньте вы все от меня, ладно?
— Ты еще глупая и молодая, поэтому тебе кажется, что мир рухнул, хотя, в сущности, ничего не произошло. Вы ведь с ним и десятка слов друг другу не сказали, он и не знает тебя совсем… Что, он тебя с ребенком бросил, беременную или, может, девственности лишил?.. Смотри на него гордо, весело и независимо, и нечего устраивать шекспировскую трагедию.
Жанна была образованная, а главное, стремилась к дальнейшему самообразованию, поэтому она могла свободно оперировать такими понятиями, как «шекспировская трагедия», «толстовское всепрощение» и «мопассановское шлюшество», чем обычно несказанно смешила Олесю.
— Не надо меня уговаривать. — Наташа поправила челку. — Я не впаду в депрессию и не выпрыгну с балкона. Все нормально. Только у вас теперь не будет поводов для веселья.
— Да перестань ты, пожалуйста, — Жанна пожелтевшим от курения ногтем на указательном пальце правой руки брезгливо смахнула с халата какую-то черную мошку. — Мы же просто шутили. А сегодня, если хочешь знать, так Олеся тебя больше всех пожалела… Просто завотделением просил Потемкина перенести отгулы на какие-нибудь другие дни, а он начал объяснять, что не может, что у его невесты день рождения. И вообще, не хочет ее обижать, потому что у них регистрация через три недели… Тут все, кто слышал, бросились его поздравлять. Он так засмущался, как красна девица, покраснел…
Жанна продолжала говорить, а Наташка представляла себе смущенного и покрасневшего Потемкина. Она так ясно видела любимую горбинку на его носу, краснеющую в первую очередь, губы, в полуулыбке опустившие куда-то вниз свои уголки, и ровно подстриженные черные волосы на висках, виднеющиеся из-под медицинского колпака. Наверняка он не знал, куда девать руки, неловко переступал с ноги на ногу, а в конце концов радостно рассмеялся вместе со всеми, уже не обороняясь, а счастливо принимая шутки по поводу того, что его «охомутали», «заарканили» и «обженили». Даже хорошо, что ее не было в этой развеселой компании. Она бы, наверное, не смогла шутить. Интересно, а что бы подумал Андрей, глядя на ее мрачное лицо? Что она дебилка с замедленной реакцией, что она завистница, или что у нее плохое настроение? Он мог подумать все, что угодно, потому что ничего о ней не знает. «А он ведь действительно ничего обо мне не знает! — с каким-то даже ужасом подумала Наташа, чувствуя, что опять перехватывает дыхание. — Ровным счетом ничегошеньки. Ну считает, что я неплохая операционная сестра, правда, с пошаливающими нервишками, ну видел, как я выносила судно вместо санитарки, ну наблюдал в течение пяти секунд мои ужасные белые трусы. И все. Все!.. Работая рядом, мы почти не общались. Да нет, почему мы? Это я умудрилась не общаться с ним, хотя много раз предоставлялась возможность просто поговорить… Разве можно полюбить человека, да хотя бы проникнуться к нему симпатией, ни разу не перекинувшись с ним словом хотя бы о погоде?»
Наверное, она в этот миг побледнела, потому что Жанна снова заботливо и печально заглянула к ней в глаза:
— Тебе что, плохо? Нет?
— Я же сказала, все нормально! — выкрикнула Наташа, едва не сорвавшись в истерику. Сейчас ей важно было удержать в мозгу мгновенно промелькнувшую искру надежды, важно было не затушить ее, не потерять такой шаткий, внезапно установившийся настрой. Силы и решимость могли оставить ее в любую секунду, поэтому она, судорожно скомкав воротник халата у горла, вскочила с кушетки и бросилась вон из сестринской.
К счастью, Андрей был в ординаторской. Когда дверь распахнулась и на пороге появилась запыхавшаяся и красная Наташка, он только удивленно приподнял брови и оперся широкой ладонью о стол. Как достаточно опытный врач, он готов сию секунду бежать на помощь больному, которому требуется срочная помощь.
— Что случилось? Где? С кем? — спросил он почти скороговоркой, поднимаясь со стула.
— Ничего не случилось, — она разжала кулачок и выпустила измятый воротник халата, ставший похожим на перекошенное испанское жабо. — Точнее… Андрей Станиславович, мне очень нужно с вами поговорить, и это срочно.
— Милая дама, — подал голос из кожаного кресла в углу рыжий Вадим Анатольевич, — а вы в курсе, что с Андреем Станиславовичем теперь посторонним женщинам разговаривать строго запрещено? Вы знаете, что через три недели он станет женатым мужчиной?