Ветер усилился, где-то наверху яростно хлопнуло окно. Наташа вдруг подумала, что наверняка за ними сейчас наблюдают. Значит, все видели, как он, чуть ли не брезгливо взял и тут же отпустил ее руку. Не захотел даже толком поговорить с ней, а сразу, как автоответчик, выдал заготовленную фразу. И она поняла, что невозможно будет вот так сейчас взять и вернуться в корпус с опущенной головой, с глазами в слезах.
— Знаешь, что, Андрей, — Наташка прикоснулась ладонью к его щеке, чувствуя, как сердце проваливается куда-то в живот, — я должна тебе сказать одну вещь, только ты не обижайся… — слова получались сами собой и лились легко и свободно, а подушечки пальцев слегка горели, потому что щека оказалась небритой на ощупь, как кошачий язычок. — Мы придумали с девчонками проверить, как ты среагируешь, если накануне свадьбы симпатичная женщина признается тебе в любви. Я ведь симпатичная?
— Симпатичная, — отозвался он, явно обрадованным и в то же время еще не совсем уверенным голосом. — Ну вы, дамы, даете!.. А мне показалось…
И Наташка, чтобы только не услышать, что именно ему показалось, чтобы не переживать свой позор заново, заговорила быстро и нервно, не забывая жизнерадостно улыбаться:
— Ну, конечно, мне тоже было приятно сыграть эту роль. Я ведь как подумала: жениха у меня пока нет, а ты — единственный неженатый врач в отделении, вдруг получится, и ты свою невесту бросишь, а на мне женишься. Я ведь в общаге живу, мне бы московскую прописку, и жилплощадь не помешала бы… Но это так, шутки! — она резко оборвала себя короткой фразой, чувствуя, что щеки начинают пылать. Теоретические изыски Олеси и Жанны наконец пригодились, процитировала она их почти точно.
Андрей смотрел на нее странным взглядом, и глаза его вдруг сделались печальными.
— Ох, Наташка, — вздохнул он и покачал головой.
— Не грустите, товарищ Потемкин! — выкрикнула она. — Невесте вашей мы ничего не расскажем. Да если бы и рассказали, что тут стыдиться: экзамен вы выдержали на пятерку!
Он ничего не сказал и прошел обратно в корпус. Наташка разжала кулак. На ладони, рядом с полукруглыми, глубокими следами ногтей, лежал кленовый «вертолет» с переломанными лопастями. Тот, который подарил Андрей. Она вместе с ладонью прижала его ко лбу, царапая твердой жилкой кожу, провела по щеке и с ненавистью швырнула на асфальт. Забежала в корпус, минуту постояла, прижавшись спиной к обитой красным кожзаменителем двери, выскочила обратно и присела на корточки на том месте, куда только что швырнула лист, но его уже не было. А вокруг валялось с десяток других. И ни на одном не проступали синие прожилки, гарантирующие исполнение «заветного на сегодняшний день желания»…
Иногда Оксана задавала самой себе стыдливый вопрос: что же ей все-таки нравится по-настоящему? Спектакль или «поход в театр», включающий в себя и непременный маникюр, и тщательное, так, чтобы не осталось ни одной морщиночки, подтягивание колготок, и гул театрального фойе, и пыльный запах бархатных кресел, и… Впрочем, сегодня ей нравился спектакль. Нравилась великолепная Гундарева, играющая леди Гамильтон, очаровательная, даже в роли хромоножки, Немоляева и, конечно же, адмирал Нельсон в исполнении блистательно-мужественного Виторгана. Когда первое действие закончилось и по залу, как шум летнего ливня, пронесся шквал аплодисментов, она поднялась с кресла, незаметно одернула подол любимого платья цвета фуксии и прикоснулась к плечу Андрея:
— Давай встретимся возле буфета, мне нужно в дамскую комнату.
Он поднял на нее глаза, и Оксана увидела, что в них прыгают мелкие насмешливые бесенята.
— А вместе выйти из зала мы никак не можем? — поинтересовался Потемкин. — Или у тебя в туалете тайная встреча и связной должен видеть, что ты пришла одна?
— Можем, конечно же, можем. Только не надо провожать меня до самой таблички с девочкой в треугольном платье… Знаешь что, возьми мне в буфете попить и какой-нибудь бутерброд. Есть почему-то хочется ужасно.
Андрей кивнул и посторонился, пропуская ее впереди себя по проходу. Оксана начала пробираться между двумя довольно тесно стоящими рядами кресел, стараясь не задевать колени театралов, предпочитающих и во время антракта оставаться в зале. Она пробиралась мимо бабушек с программками и замшелых холостяков в потертых пиджаках, а в голове весело и азартно звучала песня Александра Малинина: «Леди Гамильтон, леди Гамильтон, я твой адмирал Нельсон»…
Они расстались у выхода из зала. Андрей направился к буфету, а она — в дамскую комнату. Сюда выстроился длинный хвост из женщин со скучно-непроницаемыми лицами. Оксану всегда немного смешило особенное выражение физиономий дам, пытающихся попасть в театральный туалет. Или же, к примеру, в «Макдональдс». Каждая отдельно стоящая женщина, казалось, объясняла: «Не знаю, кто зачем стоит, а я — только припудрить нос и поправить прическу». Она пристроилась в самый конец очереди, которая продвигалась очень медленно. Оксана подумала, что Андрей, наверное, уже успел купить пепси-колу с бутербродом. От нечего делать она принялась мысленно считать, через сколько секунд в среднем хлопает дверь туалета, извещая тем самым, что еще одно место освободилось. Когда впереди нее осталось всего два человека, из уборной вышла Нелька Усачева. Вот уж кого Оксане хотелось видеть меньше всего! После того инцидента с ее купальником на конкурсе красоты она избегала с ней общаться и на лекциях специально отсаживалась на противоположную сторону аудитории. Впрочем, Нелька, похоже, не особенно от этого страдала. Сейчас на ее лице легко читалась полная и безоговорочная уверенность в том, что она «всех милее», «румянее», «белее», а также богаче, стильнее и счастливее. Одета Усачева была действительно стильно и дорого. До самых щиколоток нежно мерцающим потоком стекало вниз черное шелковое платье с двумя кружевными клиньями по бокам, тонкие бретели открывали округлые белые плечи. Волосы ее, прежде неопределенно-русые, теперь приобрели рыжевато-каштановый цвет и были высоко забраны на затылке, а от виска чуть ли не до ключицы спускалась прямая, как бы выбившаяся из прически, прядь. В руках Нелька держала маленькую шелковую театральную сумочку на золотой цепочке.