Проводник (настигла ее, оттащила от крана). Отойди! Запрещено! Кто отстал, следующим доедет!
Рудакова (вырываясь.) Не подходи! Она же пропадет без меня! Остановите поезд!
Из купе вышли поспешно Гаранина и Донцова.
Проводник (удерживая Рудакову). Следующий через полчаса по расписанию, в Орле нагонит. Ну артисты на мою голову!..
Рудакова. Она же не догадается на него сесть!
Гаранина. Что случилось, Вера?
Рудакова. Женя отстала! (О проводнике.) Скажите ей, чтобы остановила поезд!
Донцова. Кошмар какой!
Рудакова. Или я сама сейчас выскочу на ходу!
Гаранина. Ты так убиваешься, Вера, можно подумать, она в авиакатастрофу попала. Сядет на следующий, только и всего.
Донцова. Конечно.
Рудакова. Да она не сообразит. Или сядет в обратном направлении, надо же ее знать!
Проводник. Я начальнику поезда скажу, он телеграмму даст дежурному по станции или в милицию. (Хочет уйти.)
Рудакова (ей вслед). Только не в милицию, она от одного этого слова теряет сознание!
Проводник (уходя). А в кино смотришь — вполне вроде нормальные…
Гаранина. Успокойся, Вера, доедет твоя Женя как миленькая.
Возвращаются в купе.
Донцова. И на будущее урок — не выходи из вагона.
Рудакова (переведя дух). На будущее… Можно подумать, мы еще когда-нибудь поедем на гастроли в Москву…
Донцова. А почему бы и нет?
Рудакова. А сколько ей лет, Жене? Или мне, не говоря уж про Нину? Много у нас еще времени раскатывать туда-сюда?! Это ты, хоть не первой свежести, тебе еще живи — не хочу… А я — кого-чего ради?! Кроме Женьки, кто у меня есть-то, если подбить бабки?..
Гаранина. Долг перед театром.
Рудакова. Еще неизвестно, кто у кого в долгу: я у него или он у меня, театр он твой, пропади он пропадом! Пойти умыться, что ли, как мышь взмокла… Всю жизнь мне эта Щипалина — камень на шее, хоть на поводке ее выгуливай… (Ушла в туалет.)
Гаранина (после долгого молчания). Тогда на том собрании…
Донцова (оборвала ее). Увольте, Нина Владимировна, я не хочу об этом. И очень было бы хорошо, если бы вы и сами обо всем этом забыли. Не знаю, о чем, и знать не хочу, но лучше забудьте. И ему дайте забыть. (Сорвалась.) Ни жалости в вас, ни понимания, о милосердии я уж и не говорю! Разве вы не видите, какой ценой ему все достается?! Что он устал, что болен, ночами не спит — как дальше?.. Два инфаркта уже было, третьего ждете не дождетесь, Да?! Он и сам уж говорит — уйду, хватит, теперь молодые прошибают лбом эту глухую стену, нечего в кустах отсиживаться… Ведь он же на пределе сил!
Гаранина (помолчала). У меня такое чувство, что не на гастроли в Москву еду, а прощаться с прошлым. С опозданием, правда, зато — окончательно…
Долгая пауза.
Донцова. Вот даже вы не верите. Никто не верит, ни одна душа!
Гаранина. Чему — не верят? Что любишь его?
Донцова. Больного, старого, раздражительного, мнительного — да, да!.. И ничего мне от него не надо, ни ролей, ни званий, ни успеха… Я и то понимаю, что даже и захоти он мне все это дать — не дождусь, поздно, не успеет, А не станет его…
Гаранина (перебила ее). Как ты можешь об этом?!
Донцова. Не станет его — никому я не нужная, всем лишняя, мне первой в театре — на дверь, и еще посмеются вдогонку. Но мне все равно, что потом. Мне он нужен какой есть — старый, больной, всегда чего-то опасающийся, чего-то невесть чего, боящийся, будто все еще ждет опасности какой-то из-за угла, неизвестности… А ведь все уже было с ним, все худшее уже позади… А у него — давление, ишемия, ему — ни волноваться, ни переживать… Да если бы мне сказали — правую руку, только бы у него давление стабилизировалось, только бы забыл о страхах, опасениях… Да где вам это понять!
Гаранина не ответила. Молчание.
Донцова. Извините, я не хотела. Я хотела — мне совершенно не важно, что с ним было когда-то. И что вы по этому поводу думаете. Мне важно, что с ним сегодня. И что — завтра. А для него завтра — вот эти гастроли в Москве. Самое главное. От них все зависит. Чтоб его признали, убедились. Чтоб хотя бы поняли! Пусть и поздно, пусть и незачем уже, может быть, но ему это нужно, понимаете вы?!