Я отшатнулась назад, наблюдая, как брызнула кровь из маминой головы, окрашивая старые булыжники в багровый цвет, пока жизнь вытекала из нее и струилась вниз по улице.
Я беззвучно плакала, окруженная тяжелым дыханием случайных свидетелей. Мне казалось, что я, возможно, придумала это, но сколько бы я ни моргала, эта сцена все еще оставалась перед глазами.
Ее больше нет и после нее ничего не осталось.
Слезы наполнили глаза, когда в агонии содрогалась моя грудь. Я только что видела, как умерла мама, ее убили. Попыталась сглотнуть, но горло было суше наждачной бумаги.
Она просто хотела нас защитить, но они безжалостно забрали ее, не давая и шанса на прощание. Солдаты не знали человечности. Мы слышали об этом миллионы раз: Гитлер и его солдаты уверены… Евреи — ничто.
Когда нас согнали, как пойманных овец, я сдвинулась в сторону, ища папу и Джейкоба. Я поймала папин взгляд, когда он что-то бормотал себе под нос. Я предположила, что он молился и читал Кадиш скорбящего по маме. Но не прошло и нескольких секунд, как его вытолкнули за угол. В глазах — пустота, будто бы из него высосали всю жизнь.
Мама и папа были женаты двадцать два года. Они были счастливы, насколько двое только могут быть, но в течение нескольких минут нашу семью разорвали на части, а мама умерла. В то время как осознание поглотило меня, ощущение пустоты в груди охватило все мое тело. Я потянула ворот платья под своим пальто, разрывая материал, олицетворяя свою скорбь. Я никогда не теряла близкого человека, поэтому у меня не было причин делать это раньше. Однако, как только я почувствовала разрыв ткани, мне сразу же стали понятны цель и смысл этой еврейской традиции. Это было отражением того, что происходило внутри меня; мое сердце разрывалось на куски, точно ткань, словно оно было сделано не более чем из тонкого листа бумаги.
Помимо опустошения, я так же чувствовала страх, пульсирующий внутри меня, перед тем, куда нас везут, и я продолжала молиться о том, чтобы это все оказалось лишь ночным кошмаром.
Рука сжала мое плечо, и женский голос начал шептать мне на ухо. Эта женщина как будто появилась в этот самый момент, чтобы сказать мне именно то, что мне нужно было услышать:
— Тебе нужно жить. Нужно прекратить плакать. Я понимаю твою боль, но твоя мама хотела бы, чтобы ты сейчас оставалась сильной. Сделай это для нее.
Женщина не убирала руку с моего плеча, пока мы пробирались вперед, следуя за другими. Это не сильно меня успокаивало, но, по крайней мере, я была не одна.
Я знала, что не только мне хотелось узнать, куда мы направляемся. Нам сообщили, что будет предоставлено убежище, раз нацисты захватили наши дома. Но никто не знал, где оно находилось.
Когда движение остановилось, я больше не могла разглядеть, что происходит спереди или сзади. Солнце ушло, а уличные фонари не были достаточно яркими, чтобы обеспечить видимость.
Мне нужно было быть рядом с папой и Джейкобом и попытаться успокоить дрожь, вызванную холодом и абсолютным ужасом происходящего. Я не могла не думать о маме и том, что она, скорее всего, все еще лежит в той неестественной позе посреди улицы перед нашим домом, безжизненная и одинокая.
Было время, когда у нас было все, или мне лишь казалось так, но в мгновение ока все изменилось. Ничто уже никогда не будет прежним. Беззаботные, счастливые дни отобрали еще несколько месяцев назад, и даже тогда я понимала, что надежды вернуть их назад уже нет. Мне нужна была моя мама; она была моим лучшим другом, самым близким человеком на земле, она всегда была рядом — даже в свои последние секунды. Я как могла сдерживала слезы. Боль была непередаваемая, а я все представляла сцену убийства в голове снова и снова. О чем она думала прямо перед выстрелом? Она понимала, что сейчас умрет? Страдала ли она или умерла мгновенно? Я молилась о том, чтобы она не успела почувствовать эту мучительную боль. Я молилась о том, чтобы она отправилась в рай мирно и быстро. Затем, какая-то часть меня позавидовала ей, потому что ей не нужно было двигаться дальше с разбитым сердцем, как это придется делать нам.
Закрыв глаза, я попыталась отгородиться от происходящего вокруг, но сквозь закрытые веки я могла видеть лишь расплывшиеся лужи крови и разбрызганные красные пятна, рисующие пейзаж смерти. Бежать было некуда. Мне хотелось упасть на землю и кричать, но я была слишком напугана. Держать все в себе тяжело, но боль шла вместе со смертельным страхом, который невозможно было описать словами.
Женщина за мной потянула меня за плечо, которое все еще держала, заставляя обернуться к ней. Она была молода, может, всего на несколько лет старше меня. Беременная, она обнимала живот свободной рукой.