Но Парсифаль посмотрел на нее таким взглядом, будто Сабина задумала, приехав в Уэстпорт, выкопать его родителей из могилы.
– Ты, должно быть, шутишь, – сказал он.
Она не шутила, однако больше об этом не заговаривала. Впрочем, как бы цинично такое ни звучало, была в сложившейся ситуации и своя выгода. Единственной родней Парсифаля осталась теперь Сабина, чему доказательством служила фотография в рамочке возле его кровати. Сабина была Парсифалю подругой юности, матерью, сестрой и, наконец, женой. История его жизни начиналась с момента их знакомства. Грех жаловаться.
Сабина захлопнула папку и шлепнула ее на стол. Как же плохо без Парсифаля! Будь он здесь, рядом, он бы все объяснил. Она прокручивала в голове события утра, пока голова не стала раскалываться от боли. Тогда она позвонила родителям.
Конечно же, они с удовольствием с ней встретятся, выслушают, что там с ней приключилось. Родители назначили встречу в ресторане «У Кантера». Ради Сабины они сделали бы что угодно и с радостью.
Когда Сабина жила с родителями, они каждое воскресенье отправлялись на ланч в ресторан «У Кантера». Традиция сохранилась и после того, как Сабина съехала.
Заказывали они неизменно одно и то же: два сэндвича «А-ля Дэнни Томас», один – «А-ля Эдди Кантор». В середине восьмидесятых к излюбленным блюдам прибавились кесадилья и паста. Бывало, когда мать занималась с учеником, которому требовалась дополнительная математика, и не успевала приготовить ужин, они и на неделе ужинали в ресторане. Но чтобы явиться туда в три часа дня во вторник – такого на памяти Сабины не случалось. Едва она вошла, в нос шибанул, чуть не сбив с ног, запах солонины и копченого лосося. Она уже бог знает сколько времени не ела и невольно потянулась к стеклянной полусфере, наполненной всевозможными десертами, как завороженная уставившись на кугель.
– Съешь сначала ланч, – сказала мать, вставая из-за стола в уютном углу. Сабина поцеловала ее и села.
– Сабина, – произнесла официантка, коснувшись ее руки. – Я слышала о вашем горе.
Сабина кивнула.
– Я принесу вам что-нибудь очень вкусное, – продолжала официантка. – Что-нибудь самое лучшее, что-нибудь из ряда вон. Согласны?
Сабина согласилась. Самым лучшим сейчас было оставить ее в покое и не заставлять ничего выбирать самой.
Как только официантка удалилась, Сабина сказала родителям, что узнала новость, которую ей необходимо с ними обсудить, и вытащила папку. Отец и мать по ту сторону стола затаили дыхание.
– Только бы не по поводу твоего здоровья! – воскликнула мать, пальцем тронув папку.
– О господи, нет, нет, – сказала Сабина. – Ничего такого!
Хоть она и мучительно нуждалась в совете, рассказывать родителям о случившемся чудовищно не хотелось. Они так не сразу приняли Парсифаля, столько времени потребовалось им, чтобы его полюбить, что даже и теперь, после его смерти, Сабина проявляла осторожность. Однако поведала все без утайки: про адвоката Роджера, про Гая Феттерса, про Аллайанс в Небраске, про мать и двух сестер. Отец заглянул в папку и принялся изучать ее содержимое с таким тщанием, что Сабина подумала, уж не упустила ли она чего из содержащихся там сведений.
Но мать лишь покачала головой.
– Бедный Парсифаль! – сказала она.
Отец вздохнул и закрыл папку.
– Почему это «бедный Парсифаль»? – спросила Сабина, уже точно уверенная, что все-таки что-то упустила.
Ресторан был огромный, величиной с каток или даже больше, но в три часа дня здесь было пусто – лишь несколько пожилых пар в дальнем конце зала пили кофе. Мужчины склонялись над своими чашками, сверкая веснушчатыми лысинами. Тем не менее мать Сабины понизила голос:
– А ты не думаешь, что, может быть, это потому, что с ним… – Она помолчала, разжала пальцы. В руках ее ничего не было. – Произошло что-то нехорошее?
– Что именно?
– Ну, не знаю, – сказала мать, – Но он был всегда таким душевным мальчиком, так хотел любви и тепла. А что если эти Феттерсы отвергли его? Выгнали его из дома за то, что он был гомосексуалистом. Вряд ли жители Аллайанса в Небраске отличаются особой терпимостью.
Подобное Сабине в голову не приходило. Откинувшись на спинку кресла, она глядела, как официантка ставит перед ней тарелку перлового супа с грибами и два кнедлика, с виду очень аппетитных – в мягком золотистом свете, падавшем через стекла искусственного витража на потолке, они так и сияли. Сабина поблагодарила официантку, но есть что-то расхотелось.