— Николай Михайлович говорит…
— Ах, Николай Михайлович! — Учительница не спускала с Влада негодующих глаз. Едва ли когда-нибудь в жизни ему придется хоть однажды испытать столько жалости и презрения сразу. — Так вот в чем дело!..
Брезгливость вдруг как бы сократила ее в размерах, сделала еще моложе и беззащитней. Мгновение — другое она, словно собираясь с мыслями, молча потопталась около него, потом гневно сжала кулачки и решительно подалась обратно, к зданию школы.
Испуганно глядя ей вслед, он искренне недоумевал, что же ее так взволновало? Но вскоре, увязавшись однажды за матерью в магазин, он увидит там свою бывшую учительницу, сидящей у кассового аппарата. Именно тогда что-то беззвучно оборвется в нем, и он поспешит выскользнуть вон, чтобы не попадаться ей на глаза. Сынку, сынку, зачем ты предал меня!
Кто-то, кажется, Селин, мимоходом обронит однажды: «Предать — это всё равно, что открыть окно в тюрьме». Открыть — да. Но куда? В соседнюю камеру или в застенок собственной совести? В том-то и вопрос.
Под безоблачным небом трубил горн. Горн трубил звонко и призывно, и чистый звук его, объяв окрест, мелким серебром осыпался в рассветной дали. Лагерь мгновенно откликнулся на этот трубный зов перестуком дверей и окон, шлепаньем множества ног, гулом пробудившегося ребячего роя. Наступал новый день первого в жизни Влада пионерского лета. За две недели, проведенные здесь, он незаметно для себя втянулся в размеренный ритм коллективного быта. Ему нравилось вскакивать по сигналу подъема, бежать наперегонки с другими к умывальнику и тянуться затем в струнку на лагерной линейке. Нравилось всюду ходить строем, гордо ощущая себя спорым винтиком хорошо отлаженного механизма, нравилось торжественное таинство костров, где в нем ликующе просыпалось светлое сознание круговой поруки, нравились военные игры, в которых он впервые познал хмельной вкус общей победы. Маленький барабанщик уже готов был вылупиться из него для самопожертвования.
Лагерная жизнь Влада омрачалась лишь неприязнью к нему отрядной пионервожатой. Та, казалось, не взлюбила его с первого взгляда. Ей не пришлось в нем всё: и то, как он ходит, и то, как смотрит, и то, как ест и во что одет. Взгляд ее круглых, похожих на запыленные линзы, глаз настигал Влада всюду, куда бы он ни пытался от нее скрыться:
— Подойди ко мне, Самсонов. — При этом она неизменно брала его за пуговицу рубашки. — Кровать снова заправлена кое-как, внешний вид оставляет желать много лучшего, чем упорно снижаешь отрядные показатели. — Губы ее многозначительно поджимались. — Интересно, с какой целью?
Ее любимым занятием было проведение литературных викторин, стихотворные тексты которых составлялись ею самой. Участие в них считалось строго обязательным: мстительность пионервожатой соответствовала ее беспредельному авторскому самолюбию. Все свободное время в отряде ребята ломали голову над интеллектуальными загадками своей предводительницы. Вдохновенная фантазия ее достигала временами высот прямо-таки головокружительных.
— У кого ума палата? '— В поэтическом самозабвении она не знала границ. — Кто писал всегда для МХАТа?.. Набравший наибольшее количество баллов получает премию — тульский пряник за двенадцать копеек!
Этот пряник был ее главной придумкой. Она гордилась ею, словно научным открытием. Никакого пряника в природе просто не существовало, и каждый из них знал об этом, тем более, что соревнования повторялись чуть ли не ежедневно, а обещанная награда так и не дошла до победителя, но сила надежды всякий раз оказывалась упрямее логики, и маленькие интеллектуалы снова и снова бросались в битву за двенадцатикопеечное счастье: а вдруг сегодня им повезет!
Заваривалось жаркое сражение между сторонниками Чехова и Горького, завершавшееся в конце концов торжествующим арбитражем великовозрастной затейницы:
— Чехов, дети, Антон Павлович Чехов! — Ее несло. — Пойдем дальше… Кто, пороки покарав, и писатель был, и граф?.. Ну, дети, напрягитесь, здесь есть об чем призадуматься… Кто для правящего класса написал стихи про Власа?.. Ну, смелее!.. Кто громил сатрапов смело, но кого среда заела?.. Думайте, ребята. Здесь тоже есть об чем призадуматься, но и есть об чем посмеяться… Кто назло надменным барам был поэтом и гусаром?..
Тяжкое испытание это продолжалось часами, и, не выдержав пытки, он сбегал на реку, но она находила его там:
— Избегаешь здорового пионерского коллектива, Самсонов? — В голосе ее чувствовался неподдельный пафос. — Культивируешь в себе чуждый нам индивидуализм? В лес смотришь? От нас не скроешься, Самсонов, у нас пролетарское зрение…