Однажды, открывая Владу дверь, хозяин заговорщицки подмигнул ему и жарко зашептал ему на ухо:
— Хорошо, что вы пришли, Владик, у нас академик, а я, признаюсь, давно вас хотел познакомить. — Он ободряюще подтолкнул гостя впереди себя в комнату. — Вот, Андрей Дмитрич, знакомьтесь, это и есть тот самый Самсонов, о котором, если хотите, так много и так настойчиво говорят теперь большевики, прошу любить и жаловать и все такое прочее.
— Здравствуйте, Владислав Алексеич, — из-за обеденного стола Владу навстречу поднялся вьїсокий, чуть сутуловатый человек лет пятидесяти с небольшим, с застенчивой улыбкой на продолговатом лице, — очень рад вас видеть…
Стараясь, по возможности, скрыть свою взволнованную заинтересованность, Влад исподтишка жадно разглядывал его в надежде выделить в нем что-то, что хотя бы отдаленно соответствовало ходившим про него легендам и слухам, но, сколько ни всматривался, ничего в сидящем напротив человеке не отвечало заочным о нем представлениям. Повстречав его на улице, никому даже в голову бы не пришло, что он может иметь хоть какое-то отношение к сильным мира сего, что за ним неотлучно следует охрана и что любое принадлежащее ему открытие является государственной тайной первостепенной важности. Скорее всего, он походил на участкового врача старой выучки, школьного учителя накануне пенсии или ординарного профессора из плохих советских пьес: чудаковатого, рассеянного, робкого.
Но, слушая его в возникшем затем разговоре и вдумчивее примериваясь к нему, Влад от слова к слову все более и более проникался ощущением силы и света, которое от него исходило. Казалось, что эта сила и этот свет существуют в нем сами по себе, вне зависимости от него лично или каких-либо с его стороны усилий, словно излучение в заключающей его оболочке. „Да, — наблюдая за ним, удивлялся и удивлялся Влад, — мягок-то ты мягок, только мягкость твоя кое-кому, видно, поперек горла!”
Толком Влад не запомнил, о чем в тот вечер шла речь, наверное, все о том же: обысках, арестах, Самиздате (о чем в те поры можно было еще говорить!), но отчетливо запечатлелось, что, прежде чем попрощаться, академик задержал его руку в своей, озарился обезоруживающе:
— Я слышал, Владислав Алексеич, что к вам уже обращались по поводу Володи Буковского, если для вас это не слишком затруднительно, вы бы сделали большое и нужное дело…
Сестра Влада действительно передавала ему от имени людей, с которыми она была связана по работе в специальной математической школе, слывшей в Москве рассадником крамолы, просьбу оформить парня у себя личным секретарем-, что обеспечило бы тому административную легальность по месту жительства и некоторую свободу действий в пределах столичного города. Он сразу же дал согласие, но тот так до сих пор и не объявился, позволяя Владу считать, что в нем отпала нужда. Поэтому в ответ на просьбу академика он только беспечно развел руками:
— Какой разговор, Андрей Дмитрич, хоть завтра!..
На следующий день парень и впрямь напомнил о себе по телефону. И они обо всем договорились, после чего Влад еще с неделю бегал по литературным приемным, выбивая необходимые справки, а выбив, сразу же созвонился с предполагаемым секретарем, чтобы условиться наконец о встрече.
Едва выйдя из метро на станции „Сокол”, Влад наметанным глазом выделил из нервной россыпи ожидающих своего сегодняшнего протеже: в тренировочных брюках, заправленных в высокие ботинки, в демисезонном пальто и заячьей шапке-ушанке тот походил на студента-старшекурсника или на спортсмена средней руки. Кто бы мог сказать тогда, глядя на этого совсем еще молодого горожанина, что позади у него уже два лагерных срока с психбольницей в придачу и отчаянным единоборством с целой государственной машиной в коротких промежутках между отсидками, а впереди — громкий обмен в Цюрихе, полновесный, без всяких скидок на биографию, Кембридж, кружение по всему свету и собеседования на равных в кабинетах, о которых простому смертному и мечтать не приходится!
Парень понравился Владу сразу, что называется, с первого взгляда: был немногословен, вдумчив, с утверждениями и выводами не спешил, глядел впереди себя с прицельной зоркостью, походку имел легкую, слегка даже пританцовывающую, но в поступи уверенную. Чувствовалось, что цену тот себе знает, считает эту цену высокой, может быть, даже чересчур, но вместе с тем явно надежен и слову своему хозяин полный.
После бумажной канители в районной конторе по частному найму, тот, выйдя следом за Владом на вечереющую улицу, вдруг весело предложил ему: