Влад верил в них, в своих родичей, в дарованную им природой способность устоять, выжить, укорениться в сложной структуре иной почвы; гарантией тому была полученная ими в наследство от крестьянских и местечковых предков цепкая живучесть, но устремленные в чужие края за лучшей долей, они, сами того не замечая, одной только центробежной силой своего движения увлекали за собой слабые, соблазненные пустыми химерами души, вроде тех, что бредили сейчас перед ним в этой комнате в тумане праздных видений и несбыточных грез.
С тяжелым чувством выходил от них Влад. „Пропадут ведь, угнетался он по дороге, — наверняка пропадут!”
Из баек Дани Майданского:
СИЗИФОВ ТРУД, ИЛИ ОСТОРОЖНО — ЖЕНЩИНА!
Жил-был, а скорее всего был, потому что жил он, откровенно говоря, довольно скверно, один бедный французский, но, может быть, вовсе и не французский, а испанский или итальянский художник да еще вдобавок ко всем своим несчастьям влюбленный в дочь короля. И вообще амбициям нашего героя не было предела, ибо, как известно, гордыня служит человеку единственной компенсацией за жизненные переживания. Все его друзья и знакомые не раз уговаривали безумца отказаться от несбыточных грез и надежд, выбросить из разгоряченной головы блажь сделаться зятем монарха, унять неразделенную страсть, но он с упорством, достойным, как пишется нынче в нашей печати, лучшего применения, продолжал домогаться руки своей августейшей избранницы. Множество раз слуги с издевательским смехом сбрасывали его с наружной лестницы королевского дворца, потешая затем венценосца рассказами о незадачливом женихе. Прохожие на улицах показывали на него пальцем, а вездесущие мальчишки, по обыкновению, выкрикивали ему вслед: „Тили-тили тесто, жених и невеста!..” За ним исподволь укрепилась репутация чокнутого неудачника и маньяка. Постепенно от него отшатнулись друзья, а знакомые перестали при встрече его узнавать. Существование его с течением времени преврати-лось в сплошной коммунальный ад со всеми, что называется, вытекающими отсюда последствиями. Когда же в конце концов бедняга и сам осознал полную безнадежность своих притязаний, жизнь вообще потеряла для него какой-либо смысл, и он решил покончить с собой самым безболезненным образом, то есть попросту утопиться. С этим благим намерением он и отправился на берег реки, назовем ее хотя бы Сеной, сел там у воды и стал молиться, прося у Господа отпущения за столь греховное свое решение. Именно в эту минуту перед ним из воды и выскочил маленький, но вполне респектабельный черт. „Вы, — живо воскликнул гость, — художник такой-то?” — „Я, — печально ответствовал наш герой, — а в чем, собственно, дело?” — „Вы, — не унимался тот, — любите дочь короля?” — „Да, — снова подтвердил художник, — но вам-то какое до этого дело?” — „Мне, — игриво пожал плечами тот, — ровно никакого, просто я мог бы вам это устроить”. — „Что устроить, — упорствовал наш герой, — что именно?” — „Как что, — окончательно развеселился черт, — королевскую дочь, чего же еще!” Художники, как известно, народ довольно сообразительный, поэтому, мгновенно оценив ситуацию, герой наш сразу взял быка за рога: „Чего это мне будет стоить?” — „Ровным счетом ничего, — обрадовался тот понятливости собеседника, — или, вернее, мелкий пустячок, так сказать, забава в часы досуга: вы должны давать мне работу. — И, снисходя к недоумению визави, пояснил: — Видите ли, дело в том, что в наших краях теперь в связи с нынешним религиозным возрождением наблюдается рост безработицы, особенно среди молодежи, большинство из нас годами слоняется по миру без всякого дела, в преисподней процветает геронтократия, старики отхватывают себе лучшие куски, волей-неволей приходится исхитряться, чтобы найти хоть какую-нибудь работенку, а то останешься на старости лет без пенсии. Честно сказать, я пасу вас давно, в ожидании удобного случая, пожилые черти на вас уже давно рукой махнули, как на безнадежный случай, но я верил в вас, я знал, что в конце концов вы дойдете до ручки и созреете для перспективных переговоров, не обманывайте же, мэтр, надежд подрастающего поколения, не дайте мне разувериться в человечестве!” Соблазн был так велик, что борьба между сознанием греха и предвкушением близкого счастья оказалась в душе кандидата в самоубийцы весьма недолгой, он сдался, и высокие договаривающиеся стороны тут же, на берегу, подписали соответствующий документ, скрепленный честным словом одного и теплой кровью второго, на чем и расстались отменно довольные друг другом. Художник вернулся на свой чердак, где мгновенно заснул сном праведника, но среди ночи внезапно проснулся, осененный искрометным вдохновением, и тут же принялся за чистый холст. В течение нескольких дней он создал картину, потрясшую на первой же выставке знатоков и ценителей королевства. Богатейшие люди страны боролись за честь приобрести ее для своей коллекции, и в результате богатейший из них все-таки приобрел этот шедевр за баснословную сумму. Но вдохновение и после этого не оставляло художника: он писал картину за картиной и каждая из них была лишь очередной удачей. Все что выходило из-под его кисти только увеличивало славу и богатство счастливчика. Ну и, вы сами понимаете, местные искусствоведы в штатском вскоре донесли о случившемся до царственных ушей, не преминув при этом выдать восходящей звезде весьма нелестную идейную характеристику. К счастью (что теперь, впрочем, случается довольно редко), тогдашний король, в отличие от нынешних, обладал чувством юмора и здравого смысла, а поэтому отмахнулся от досужих наветов, отдав должное прежде всего упорству и талантливости претендента на руку и сердце своей дочери. „Времена меняются, — философски рассудил он, — монархия должна приноравливаться к возникающим социальным тенденциям, необходимо прислушиваться к веяньям времени, тем более что опекать искусство — давнишняя традиция государственной власти, и, кроме того, следует быть демократичнее, это сближает с народом”. К тому же, если говорить положа руку на сердце, королевская казна была пуста, очередное жалованье придворным не выплачивалось годами, что лишь увеличивало и без того чудовищную коррупцию в обществе, поэтому пополнить семейные доходы за счет прибыльной живописи самодержец был совсем не прочь. „Дочерей у меня, — практически рассудил король, — слава Богу хватает, считай, больше дюжины, не принимая во внимание морганатических, не беда, если одна из них выйдет за этого шалопая, по крайней мере будет пристроена, наследственное авторское право чего-нибудь да стоит!” Короче, очередное сватовство преуспевающего творца было принято с благосклонностью, и вскоре молодые отправились под венец. Не буду утомлять вас красноречивыми подробностями свадебного пиршества (скажу только, что там было что выпить и чем закусить), лучше сразу перейду к сути нашего повествования. Не успели молодожены оказаться у себя в спальне, чтобы незамедлительно, по меткому выражению русских классиков, приступить к исполнению обоюдных супружеских обязанностей, как раздался вежливый, но настойчивый стук в дверь. „Одну минутку, дорогая, — оторвался от молодой супруги наш герой, — я сейчас вернусь”. Открыв дверь в коридор, он, как и ожидалось, увидел перед собой знакомого чертенка.