Ни один след не отходил от дороги к кладбищу, оно было заметено сплошь — до самых макушек покосившихся крестов и редких надгробий. Несколько поколений путейских семей упокоились здесь, не оставив после себя ни сколько-нибудь осязаемых плодов рук своих, ни долгой по себе памяти. Их несбывшиеся надежды, их невысказанные помыслы, их непретворенные дела струились теперь под землей лишь беспорядочной паутиной кладбищенских зарослей, среди которых в общем хороводе витала и тень его деда — Савелия Михеева, компанейского обер-кондуктора, незадачливого комиссара, одного из первых обитателей политического домзака, пестуна, ворчуна, вещуна. Прощай, Савелий, сын Онуфрия, внук Михеев, первый его свет в зябком земном окошке, прощай до встречи в иных мирах, она уже не за горами!
Так и не сойдя с дороги, Влад повернул обратно, в бесприютный провал завьюженного города, к следующему порогу, за которым его также никто не ждал…
Тетка Клавдия предупредила его стук, широко распахнула перед ним дверь, отступила в сторону, пропуская гостя вперед, радушно осклабилась металлом вставных зубов:
— Заходи, заходи, племянничек, я тебя еще в окно углядела, смотрю, племянничек, собственной персоной, вот, думаю, и у нас, нищих, на дворе престольный праздничек, открывай ворота, голь перекатная! — Она шумно посмеивалась, исподволь примериваясь к нему: не стряслось ли с ним чего, что упал ей как снег на голову. — Садись, садись, племянничек, грейся, сейчас чай пить будем, а желание есть, так и водочки поднесу…
И все, что тетка между тем делала: орудовала на кухне, собирала на стол, бегала в магазин, — получалось у нее резко, размашисто, уверенно, как у человека, знающего себе цену и убежденного в своей правоте.
Потом она сидела против гостя, уперев мослатое лицо в плотно сжатые кулаки, смотрела на него насмешливыми, цвета мыльной пены, глазами, доверительно изливалась:
— Видишь, Владька, в каких хоромах нынче обитаю, двухкомнатная, со всеми удобствами, живу сама себе хозяйка: хочу — ем, хочу — сплю, хочу — на картах гадаю. И никому не должна, своими руками заработала, просить у господ-товарищей не ходила, полгорода обшиваю, все барыни здешние у меня пороги околачивают, чего ни спрошу, из-под земли достанут. Отмучилась я на старости лет от вашего Свиридова, от бестолочи вашей михеевской, нахолодалась, наголодалась, наишачилась за здорово живешь. Из-за Свиридова этого меня на всю жизнь изменщицей ославили, ни жилплощади, ни пенсии мне не положено, а всей измены, что старостой в слободе не по своей воле в войну оказалась, и пробыла-то я старостой этой без году неделя, зато слез потом пролила — иному на век хватит. Теперь ото всех отбоярилась, на мне поездили, дайте мне проехаться. Ребят на ноги подняла, в люди вывела, Маргаритка в горторге, свою копейку имеет, Славка с доски почета в депо не слезает, хоть и пьет сильно, а у начальства на первом счету, такой слесарь, из дерьма конфетку слепит, на книжке у меня тоже не пусто, руки отсохнут — с голоду не умру, только, как вспомню кагал ваш михеевский, с политикой ихней проклятой, волком выть хочется, до того тошно. Да ладно, чего уж там, про себя расскажи-ка, Славка нет-нет да и спросит, как там детский дружок его живет-поживает, вместе ведь когда-то друг под дружку мочились, от вашей вони в избе продыху не было, черти глазастые, михеевская кровь!
Но, слушая Влада, она не слышала его, глядела, как завороженная, куда-то сквозь него, словно там, у него за спиной, ей представлялось что-то такое, к чему гость не имел ни малейшего отношения и от чего в ее сознании он был однажды и теперь уже навсегда отторгнут.
„Что ж, может, это и к лучшему, — горько смирялся под ее невидящим взглядом Влад, — легче забудется все”.
Вечером тетка провожала его на вокзал. По дороге вела себя с размашистым вызовом, то и дело снисходительно отвечая на поклоны встречных, в зале ожидания демонстративно прошла мимо очереди у кассы, царственно скрылась за дверью с надписью „Начальник станции” и вскоре выплыла оттуда с билетом для Влада в руках: знай, мол, наших.
— Держи, племянничек: место у окна, — подмигнула она ему, протягивая билет, — нынче без блата никуда. — Презрительный кивок в сторону очереди у кассы. — Что я им, нанятая, что ли, с ними вместе топтаться. — И, вдруг взглянув на него пристально, неожиданно осеклась и затихла: — А ведь мы не увидимся больше, Владька?