Макс вышел в кухню заспанный и хмурый. «Никаких пирогов! Голова, как чугун. Дай кофе. Надо, наверно, выехать на природу. Ins Grüne. А? Поехали?»
— В Выборг?
— Ты все-таки сумасшедшая! Выборг-обратно — шесть часов. Придет же такое в голову!
— Но ведь мы собирались!
— И съездим. Когда обстоятельства сложатся благоприятственно.
— Они уже сложились. Макси, ты знаешь, сегодняшний день — необычный.
В ответ он поморщился:
— Какой же? Фетовский? Тютчевский? Что тебя гонит все время к черту на куличики, хотя совсем рядом прекраснейшие места, в которых ты никогда не бывала. Шуваловский парк, например. Скоро застроят всякой дрянью — и с приветом, уже никогда не увидишь.
Вот так мы и поехали в Шувалово. Там было пусто, тишина, «багряных листьев томный, легкий шелест». Пробежала собака — рыжая с белым.
— Как лев с гобелена.
— Что?
— Собака, как лев с гобелена.
— А! — Макс поднял палку и, размахнувшись, подбросил вверх. Она врезалась в крону дерева, листья посыпались гуще.
— Макс, послушай…
— Нет, уволь, стихов слушать не буду.
— Но я вовсе не собиралась читать стихи.
Какое-то время мы шли в угрюмом молчании.
Но потом он вдруг встрепенулся:
— Знаешь, тут где-то неподалеку есть пруд, который я называл «Треуголка Наполеона».
Он резко свернул в боковую аллею. И вот тут-то мы их и увидели. Учитывая влияние, оказанное этими незнакомцами на нашу жизнь, «их» следовало бы, наверное, писать с заглавной, но, в общем, они были самой обыкновенной молодой парой. Женщину, правда, отличала какая-то особенная рыжеволосость, заставлявшая вспомнить то ли Елену Троянскую, то ли Елену Тальберг. Она была на сносях, и он, из породы чудаковатых очкариков, бережно, но неловко держал ее под руку. Максово оживление сразу пропало.
— Хорошо, что хоть этих проблем у нас нет, — фыркнул он раздраженно.
Все это вспомнилось, пока мы ехали в Шувалове, прокрутилось, словно кусочек фильма, грустного, старого, черно-белого…
— Смотри-ка, а здесь появился план, — с радостным изумлением воскликнул Макс. — Сейчас отыщем на нем «Треуголку Наполеона».
«Треуголок» не обнаружилось, но он отнесся к этому философски.
— Наверное, пруд был в той, отгороженной части. Не удивлюсь, если засыпали. Или Наполеон померещился. Ты просто не представляешь, как я ему поклонялся. С детства и лет до шестнадцати. Каждый вечер торжественно повторял «Воздушный корабль». Иногда даже слезы катились.
— Именно это ты рассказал мне, когда пошел провожать от Дурасовых. Когда смотрели картины, когда потом пили, сидел в углу и приглядывался. Подойти не решался. А может, соображал: стоит — не стоит. Как уж там думал, не знаю. Но неведомые подсчеты выдали положительный результат. Я уходила с Поповским, но тут ты вдруг выскочил и схватил за рукав: «Нет, провожать вас буду я». Все это показалось забавным, но скоро сменилось скукой. Ты бубнил что-то про свои неудачи, я машинально сказала «мы все глядим в Наполеоны», и вот тут тебя понесло. Увлекся, начал размахивать руками. Потом спохватился, поправил очки и снова сделался чопорным отличником-аспирантом. Извинился и за себя, и за Наполеона. А когда мы дошли до Фонтанки, я уже точно знала, что ты сделаешь мне предложение и я выйду за тебя замуж.
— Назло себе?
— Нет. Просто чтобы найти хоть какую-то точку опоры.
— И что ж? Нашла ее?
Твердо решив быть честной, я помедлила:
— Пожалуй, нет.
— Хм… девочку учили говорить правду и только правду, — задумчиво протянул Макс. — Впрочем, и возразить-то нечего. Я тоже не могу сказать, что наши шесть лет пролетели, как дивный сон, но мы ведь и появились на этой грешной земле для жизни, а не для… сладостных сновидений.
Слушая эти не слишком оригинальные рассуждения, я подкидывала носком сапога опавшие листья и думала, что ведь мне всего двадцать семь, но уже никуда не спрятаться от противного ощущения стремительно и впустую протекающего между пальцами времени. Кажется, что я лет сто уже живу на свете, да и не живу вовсе, а так, функционирую: звоночки звенят, что-то крутится, что-то щелкает. На работе я введена в разряд «знающих и опытных», от носа к углам губ пролегли две морщинки; пора знакомиться с массажем и питательными масками. «В нашем возрасте проморгать год — потерять десять», — всегда повторяет моя напарница по редакции Даша Суворова. Вообще-то, она окончила школу, когда я пошла в первый класс, но обе мы об этом искренне не помним. Недавно разойдясь с мужем, Даша активно готовится к новому браку. «Освобожденная от иллюзий, я стала стройнее и могу кое-что себе позволить», — говорит она, с удовольствием налегая на пирожные.