– Госпожа… – заговорил Симон, торопясь, сам не зная почему, увести королеву.
Эма не слышала. Она задыхалась. Ногти ее впивались в китель Гийома, а тот не понимал, отчего эта женщина, столько повидавшая в жизни, вдруг так испугалась, ничего не увидев. Смутившись, он поднял шаль и накинул ее на плечи королевы, несмотря на то, что из-за болезненной скромности обычно не решался и приблизиться. И даже тихонько взял ее под руку, рискуя испачкать платье.
Эма безвольно, как кукла, дала отвести себя во дворец. Небо гасло над ней в третий раз. В первый раз она потеряла отца. Во второй – Тибо потерял своего. Это было самое грозное и самое ясное знамение: пустое небо означало смерть.
Однако все вокруг было прежним. Соловей пел, тропинка вилась, липа выставляла свои ветви и корни, последние розы пахли яблоками, а яблоки – сидром. Но для Эмы весь мир вдруг рухнул.
Видя, в каком Эма смятении, Тибо велел, чтобы их не беспокоили ни под каким предлогом. Чтобы разговорить ее, ему потребовалось немало времени и терпения, а также все навыки по выманиванию из раковин. Когда она наконец все сказала, он рухнул на стул черного дерева и уронил голову на руки.
– Кто? Кто умрет, Эма?
– Не знаю. Кто-то близкий, кто дорог.
Он поднял голову.
– А вдруг Жакар?
– Он тебе дорог, Тибо? Близок?
– Близок, даже слишком. Дорог ли? – Тибо задумался и сам удивился ответу: – Думаю, да.
Эма с сомнением покачала головой.
– Тебе надо затаиться, Тибо, а не подставлять себя. Свадьба – это слишком опасно.
– Но я же свидетель жениха, Эма! К тому же король, как ты помнишь… Мы замуровали весь дворец, церковь и бальная зала будут нашпигованы стражей. Мои тарелки, приборы, бокалы проверят тщательно отобранные люди. Дегустаторы будут пробовать все, что я ем. Даже в уборную буду ходить с охраной. Каждого, кто решит заговорить со мной, обыщут. Я остаюсь.
– Ти…
– Я не покину дворец.
– Твоему народу нужен живой король, а не мертвый герой.
Эма скрестила руки, топнула ногой, на лице ее проступило неописуемое выражение. Упрямство, да, но и страшная горечь.
– Ты должен жить.
– Я буду жить.
– Я не могу потерять тебя, Тибо.
– Ты меня не потеряешь.
Но не было на свете слов, которые могли бы успокоить Эму. Тибо подвел ее к королевскому ложу, задернул балдахин, чтобы стереть весь мир. Обнял ее как можно крепче, а она обняла его. С первой их встречи штормы и бури сменяли друг друга, непредсказуемые, жестокие. Качалась палуба, хлопали паруса, небо обрушивалось на волны, а волны – на судно. Но они нашлись и больше не выпустят друг друга. Каждый был другому причалом, твердой землей, жизненной силой.
Вечная любовь сверкала как прежде. И ничто не сможет их разлучить.
49
Рассвет тронул одинокое облачко, затем, один за другим, подсветил розовые камни дворцовых стен. Еще не успела пропеть зарянка, а суета уже началась. Манфред сурово расхаживал по крылу слуг, производя смотр праздничного закулисья. Он вспылил из-за плохо начищенных туфель, накинулся на ниточку, торчащую из свадебной скатерти, как будто судьба короны висела на ней.
Только один человек не участвовал в этой суматохе: Эсме. Ее не пригласили на свадьбу, и она готовилась провести утро верхом на любимом старом дубе. Проклятое колено до сих пор донимало ее, и в отместку она то и дело устраивала ему испытания. Пока Манфред начищал холку чистильщику туфель, она надела новенький плащ и открыла дверь своей комнатушки.
На пороге она столкнулась со слугой, беззвучно протянувшим ей записку на неуместном серебряном подносе.
– Кто вас послал?
– Не знаю, сударыня. Позвонили, и я обнаружил поднос на своем посту.
Эсме взяла записку.
– Мне подождать ответа? – осведомился лакей.
– И кому вы его отдадите?
– Оставлю на своем посту, сударыня, как принято.
Она развернула бумагу и прищурилась. Слова плясали перед глазами. От старания у нее вспотели руки.
«Ведро декоративного колодца».
– Будет ли ответ? – с тревогой повторил слуга, уже предвкушая и без того утомительный день.
– Нет. Спасибо.
Он удалился с подносом под мышкой, а Эсме поморщилась, но смирилась. Прощай, старый дуб.
На декоративный колодец мало кто обращал внимание, по той простой причине, что его почти не было видно. Он весь порос плющом и располагался в неухоженной части парка, где, не считая сорняков, появлялись только влюбленные парочки. В то утро Эсме встретился лишь полосатый кот. Она зарылась в плющ, как в лианы, нащупала на дне ведра мешок, потом расправила листья как было и вернулась к себе. Она вывалила содержимое мешка на пол и, насчитав двадцать два письма, упала духом.