– Ты поранилась? – в десятый раз спросил Тибо с беспокойством.
Ответом ему был лишь кивок.
– Эма, прошу, скажи, где тебе больно?
– А ты скажи, куда мы идем.
– Я держу свое обещание. Туда, куда ты непременно хотела вернуться.
– Куда это?
– Где много окаменелостей.
– В пещеру? Почему в пещеру? Почему сейчас?
– Увидишь. Лисандр тотчас понял, что они идут в тайник, о котором Тибо взял с него клятву молчать. Он сомневался, что им под силу его отыскать. В прошлый раз они вышли к пещере лишь благодаря летучим мышам. Однако король шел без колебаний, с причудливой перевязью поперек широкой спины. В прошлый раз он запомнил десятки ориентиров, так что даже в темноте узнавал дорогу по неповторимым формам гребня. За последние недели он сотни раз мысленно проходил этот путь. Похожая на колокол вершина должна остаться по правую руку, а та, что напоминает аиста – позади.
Тибо помнил каждый свой шаг. И помнил, что всякий раз, когда он входил в пещеру, внутри поднималась тревога. Этой же ночью от одной мысли о ней на лбу выступал холодный пот. Эма хромала, и это сильно их замедляло, но Тибо поддерживал ее тем, что не подгонял. Несмотря на всю спешку, он откладывал миг, когда они придут к конечной цели.
55
В бальной зале продолжался праздник, несмотря на опустевшие стулья. Элизабет была бледна, Гийом – в крайнем возбуждении. Его и без того превосходная наблюдательность обострилась до предела. Все пять чувств сталкивались и переплетались, мозг все впитывал, дробил, просеивал, анализировал, собирал воедино. Петлицы, подвески, парча, отражение бокалов в тарелках и приборов в бокалах, удивительный зубной протез Филиппа, бдительность ложных гостей – он подмечал все. Беспокойство на лице отца, ладонь матери, которую она никогда не читала, медные волосы его жены, ее белоснежную фату, нежную абрикосовую кожу. Неуловимую поспешность в жестах Манфреда, янтарный отлив второй порции коньяка, его кедровый, дымчатый вкус. Он видел, слышал, чувствовал все, что только было в зале, однако, лишь осознав, чего в нем не было, он всполошился по-настоящему. Нехорошая дрожь пробежала по телу, от ступней до макушки. В зале не было кое-кого, кто был обязан в ней быть. Манфред и сам искал его глазами.
Бенуа.
Покрытый экземой осьминог с самого начала праздника сновал между столами, и теперь его отсутствие бросалось в глаза. Гийом вдруг увидел, как в его перевозбужденном мозгу все части головоломки сложились воедино.
Бенуа знал привычки, слабости, привязанности каждого, в его распоряжении были сотни предлогов, чтобы зайти в любую комнату, не вызывая подозрений. Он был сразу повсюду, но его почти не замечали. Он часто бывал на стройке домика в парке, якобы чтобы прислуживать Филиппу, и легко мог подкинуть ужа; он мог перерезать струны на гитаре и беспрепятственно поворачивать телескоп; это он выбрал тогда вино для королевского стола. В ночь, когда Лемуан ночевал в обсерватории, он вошел в нее босиком, чтобы не шуметь, а когда раздавил очки, поранил ногу; с тех пор он хромал, ссылаясь на вросший ноготь. Вечером в день концерта он наверняка обрадовался, когда Манфред сам решил угостить стражу шоколадом, и подстроил так, чтобы пчела попалась Феликсу; затем обвинил Сильвена Удачу, потому что слышал, как он болтал про Проказу, и рассчитывал тем самым подорвать доверие к его словам.
Череде посыпавшихся на Гийома откровений не было конца. Тибо, смеясь, рассказывал ему, как Бенуа во время их второй поездки страховал Лисандра длинной палкой, когда все купались в реке: Бенуа знал, что Лисандр не умеет плавать, вот почему он не стал покупать эту информацию у Проказы. Когда он рисовал крест на двери Лисандра, ему пришлось закатать рукава: красное пятно на запястье было не экземой, а следом от краски. Ну а развернуть ножи Лисандра было проще простого: он лично проверял, как накрыты столы.
Гийом прокручивал время вспять. В поездке в центр, когда пропал голубь, Бенуа сопровождал короля. В обломках Северного крыла он осаждал Мерлина своим подносом с пирожными, чтобы аромат слоеного теста перебил все запахи. Сам Бенуа, разумеется, знал подземный ход как свои пять пальцев. Это он вышел из него последним, и никто не удивился его появлению среди развалин; он спрятал ладью в муравейник, устроив ловушку при помощи взятого на кухне сахара. Его рыжий волос лежал на шахматном поле.
Бенуа связался с Жакаром.
Зачем?
Честолюбие.
Мерзкое, ненасытное, тупое честолюбие. Должно быть, он уже представлял себя самым молодым камергером в истории Северных земель.
Гийом сжал бокал с коньяком так крепко, что тот едва не разлетелся вдребезги. Но когда он вспомнил последнюю деталь, сердце у него упало: Бенуа тоже ночевал во Френельской пещере во время последней поездки. Он видел фигурку из камней. И точно знал, что означает переданный королю рисунок, который он подглядел через плечо. Тибо сломя голову мчался в самую страшную из всех западней.