– А-а… – глупо повторил Тибо.
– Нет и нет, сир. Поскольку сама по себе кожа – не просто поверхность: в ней проявляется внутренняя жизнь. Строение души, перемены настроений, сокровенные порывы, пороки и добродетели и…
Теория эта вдруг вернула Тибо на землю. Чтобы не прерывать парфюмера, он поднял руку, как в школе.
– Ваше величество? – прервался Мерлин.
– Я хотел спросить, какого рода женщинам предназначена ваша «Нежная голубка». Скажем, не рыжеволосым, случайно?
Парфюмер поправил жабо. Такое точное попадание от обладателя столь грубого нюха его глубоко поразило.
– Действительно, сир, рыжеволосым. На брюнетке «Нежная голубка» становится слишком острой, на блондинке приторной. А на рыжеволосой, особенно если женщина чувственна и вспыльчива, «Нежная голубка», напротив, раскрывается идеально взвешенным букетом. И чем ярче проявляется характер, тем полнее раскрытие аромата. У жестокой женщины оно достигает своего апогея.
– Спасибо, мэтр Мерлин. Большое спасибо, – улыбнулся Тибо с видимым удовлетворением.
– Но зачем называть духи для жестоких женщин «Нежная голубка»? – удивилась Эма.
– Прекрасный вопрос от прекраснейшей королевы, – польстил ей парфюмер, понизив голос до едва слышного шепота. – Позвольте доверить вам самую сокровенную тайну моего ремесла: тот, кто покупает духи, стремится приобрести то, чего ему больше всего недостает. Это желание я и запечатлеваю в двух словах. Жестокой женщине я продаю нежность. Скромной женщине – дерзость. Скажем, «Пылающее пламя» или «Роковое кружево».
– У меня нет слов, – признался Тибо. – А что вы запечатлеете в названии духов для королевы?
– Ваше величество! – оскорбился парфюмер. – Я бы не стал раскрывать вам свой секрет, если бы знал, что его используют в отношении королевы! Нет, нет и нет. К тому же, насколько я могу осмелиться судить, личность королевы не отмечена никаким недостатком, что, следует признать, огромная редкость. Аромат этот станет чем-то, не имеющим подобия, чем-то… вроде картины без названия. В крайнем случае – какой-нибудь номер.
– Номер?! – воскликнула Эма, прожившая большую часть жизни как рабыня «номер двести шестьдесят восьмой» и с тех пор ненавидевшая цифры.
– Вы предпочитаете картину без названия, я помечу, – успокоил ее парфюмер, что-то записав в блокнот.
– Вы уже выбрали нужные эссенции? – спросил Тибо.
– Пока обдумываю, сир. Но точно не оранжерейных цветов. Исключительно дикорастущие образцы, и среди них – редкий вид иглистой розы, которая подолгу может сносить самые суровые условия, но едва ее польют – расцветать снова. Для дистилляции – свежая родниковая вода или собранная утром роса. Беглый аромат миндального дерева в цвету, и – почему нет? – крапивная нотка.
Тибо рассмеялся. Это был точный ботанический портрет его возлюбленной. В приступе оптимизма он вдруг увидел королевство ему под стать: крепкое и тонкое, простое и изощренное и, главное, – способное внезапно возродиться.
Вскоре, однако, оптимизм выветрился вместе с опьянением от эссенций. И в его трезвую голову сразу вернулись заботы. Это, конечно, и Жакар с Викторией, но помимо них – лихорадка Лисандра. Тибо не любил заходить в больницу – там было слишком чисто. Ему не нравились расставленные ровными рядками койки, инструменты под стеклом, неяркий свет, в котором не видно подкроватных уток, и воспоминания о лежащем на носилках Блезе: его белой коже и красной крови. И все же поздним вечером он зашел туда проведать Лисандра, который уже спал, постанывая во сне.
Лукас сражался с его лихорадкой, не зная точной ее причины, и приготовился провести ночь в больнице, несмотря на возражения Сильвена Удачи, его слуги. Он принял от него только принесенное им стеганое одеяло и миску супа. И предвкушал долгие ночные часы у изголовья Лисандровой койки с трактатом о ленточных червях на коленях. Единственное имевшееся у него оружие – небольшая шкатулка, напоминавшая сундучок парфюмера, в которой он хранил «чудодейственные яды» – вещества, которые, в зависимости от дозы, могут как исцелять, так и убивать. Они были до того сильные, что Плутиш с Фуфелье обычно прятали их в шкафу за простынями. Для Лисандра Лукас взял белладонну, тщательно пересчитав дозу на его вес пушинки.
Увидев короля, доктор буквально подскочил со своего места. Книга слетела с коленей, он подхватил ее на лету и посчитал нужным соврать:
– Простая инфекция, сир.
Тибо слишком хорошо знал Лукаса: ямочки на щеках исчезли. Король счел его ложь проявлением заботы, долгое время стоял молча и вышел из больницы с тяжелым сердцем. Все, чего он желал для Лисандра, – это немножко счастья. Однако с самого их прибытия в Краеугольный Камень все как будто идет против него. Чтобы развеяться, Тибо широким шагом вышел в сад; Овид, чувствуя его смятение, держался сзади, на расстоянии.