В ужасе Гийом напряг мозг, чтобы срочно придумать возражения.
– Тебе нужно будет послать ему вызов, Тибо. А ты ничего не можешь ему послать – ты даже не знаешь, где он.
– Голубь знает. Он живо туда долетит.
Тибо был прав: почтовые голуби знают лишь одно направление – к своей голубятне. И откуда ни летят, всегда ее находят. Жакар сам устроил все так, чтобы получить ответ.
– Чтобы оправдать поединок, нужно оскорбление, – продолжал возражать капитан.
– Оскорбление, Гийом! Да их не перечесть. Само его присутствие на острове – уже оскорбление короны.
– Дуэль – тоже оскорбление короны.
– Ничего, корону я с собой не возьму.
– Это противоречит законам и нравственным устоям королевства, Тибо. Что ты скажешь на это?
– Чрезвычайные обстоятельства.
– Это недопустимый ход.
– Допустимый.
– Недопустимый.
– Допустимый, только на этот раз.
– Ты порочишь обычаи.
– Разве порок – стремиться защитить свой народ?
– Ну и как ты будешь биться, Тибо, с твоим-то больным запястьем и без лучевой артерии?
– У меня, представь себе, две руки. И назови еще кого-нибудь, кто владеет мечом?
– Мастер Бове.
– Забудь про Бове. Я или никто.
– Жакар прекрасный фехтовальщик.
– Я знаю его слабости.
– Но ночью, в темноте, Тибо… Вы же ничего не увидите.
– Поставим факелы.
– Факелы! То-то зрителей набежит.
– Я сам их зажгу, когда будет нужно.
– Он придет не один.
– Никто не приходит один на дуэль, Гийом, ты сам знаешь. Нужно по свидетелю с каждой стороны.
– И кто станет твоим?
Тибо на секунду запнулся и сказал наугад:
– Овид.
– Овид? Почему Овид?
– А почему бы и не Овид?
Тон его становился все тверже. Гийом, исчерпав доводы, вцепился в спинку кресла. Он видел на лице короля знакомую решимость, которая означала: для него эта мысль – уже свершившийся факт. Но Эма знала главное возражение:
– Ты не сможешь его убить, Тибо. Ты мне сам говорил.
– Поединок не всегда кончается смертью.
– Поединок для удовольствия – да, но это будет дуэль до победного конца.
– Но не обязательно смертельного.
– И как тогда быть с победой?
– С победой? То есть с «Викторией», а? – улыбнулся Тибо, – ей-то я и займусь.
И, не давая им что-либо прибавить, он вышел, оставив их в огромном пурпурном кабинете. На Эму было больно смотреть. Гийом раздумывал, как бы ее утешить, но и смущался как никогда.
– Госпожа, я…
– Снова прямо к волку в пасть… – перебила его Эма.
– Что вы имеете в виду, госпожа?
– Капитан, вы правда считаете, будто Жакар боится, что Виктория заговорит? И потому спасает ее только сейчас, когда мы ее поймали?
– Да, госпожа, так я и думаю.
– Вы ошибаетесь. Совсем наоборот. Жакар ждал, когда Виктория попадется. Ему нужна была разменная монета, чтобы приманить Тибо.
– Но ведь не Жакар вызывает короля на поединок, госпожа.
– Жакар не может сам требовать поединка. Он надеялся, что это сделает Тибо. Они поняли друг друга с полуслова.
Она тяжело вздохнула.
– Как братья.
24
Виктория очнулась от липкого сна: щека пристала к камню, волосы мокрые от сочащейся из ночного горшка жижи. «Встать!» – раздавался в голове повелительный голос. «Встать!». С тех пор как она оказалась в этой мерзкой комнате, в дверь постоянно стучали кулаком. Но никто не входил. Они мешали ей спать, они изматывали ее. Однако на этот раз – «Встать!» – в комнате был голос, настоящий голос. Нужно было сделать усилие, открыть глаза.
Она подняла свинцовые веки и увидела желтый свет. День? Ночь? Как узнать? Затем она разглядела сапоги на толстой подошве, прекрасно скроенные, с крепкой шнуровкой и аккуратной двойной строчкой.
– Встать, я сказал.
Она с трудом подняла голову. Затылок болел, от запаха мочи ее мучил стыд, от холода ломило кости. Высоко-высоко над ней – как ей казалось – возвышался король, подбоченившись одной рукой и держа в другой факел. Она невольно залюбовалась его статностью и удивилась седине волос. Тогда, в колодце, она плохо его разглядела. В колодце. Ха-ха. Заваленный помоями туннель. По ее же приказу. И никакого Жакара в колодце. Только отбросы. Она сказала: «Жакар, тебе надо уходить». И он ушел. По ее приказу. Ха-ха. Король в помойке! Она захохотала как безумная и стала кататься по полу.
Тибо наблюдал за ней, опасаясь, не перестарался ли он. Он устроил ей пытку, сам того не желая?
– Встать! – повторил он сурово.
Виктория поднялась на корточки, потом проковыляла на босых подкашивающихся ногах к стене и привалилась к ней. Руки бессильно висели, зато она высоко подняла голову и бросила на него полный презрения взгляд.