– Вы с доктором Корбьером часто проводите время вдвоем?
– Скорее доктор Корбьер проводит свое время со мной, сир, – ответила Эсме.
Тибо уже не первый месяц наблюдал за ними издали и надеялся, что они станут парой, но этого как будто не случилось. Поскольку ответ ничего не прояснял, он спросил в лоб:
– Я имею в виду, вы встречаетесь?
– Время от времени, сир.
И снова загадка. Тибо отнес ее на и без того длинный счет загадочной женской натуры.
– Ладно. Как бы то ни было. В общем, из дружеских чувств к доктору Корбьеру и заботясь о его счастье, я стану представлять ему юных барышень из хороших семей. Остальное сделают сплетни.
– Ваше величество? – забеспокоился Лукас.
Эсме тоже скривилась. Даже Эма, казалось, поражена. Знает ли она собственного мужа?
– Прекрасно. Я умею вызывать ненависть, – констатировал он.
– Но… сир… – попытался возразить Лукас, которого барышни из хороших семей отнюдь не интересовали.
– Я только представлю вам их, доктор, это ни к чему не обязывает. А вот тебе, посыльная, напротив, надо будет рассориться со всем моим окружением. А в него входит и мой врач. Ты станешь обходить его стороной. Кричать на него, если нужно. Чтобы показать, как сильно ты на меня зла.
Эсме взглянула на Лукаса в смятении, он уперся взглядом в гитару.
– Но хотя бы с глазу на глаз, сир, мы сможем общаться как прежде? – решилась она спросить.
– Ничто во дворце теперь не бывает с глазу на глаз, – сурово отрезал Тибо. – Пока я не поймаю своего брата, каждый из нас должен чем-то жертвовать. Теперь не приходится спрашивать, кто, что и когда хочет. Интересы государства превыше всего.
Он выдержал паузу и продолжил, чуть смягчившись:
– Это ведь всё понарошку. К тому же только временно. При первой же возможности я лично вас помирю, на людях, если хотите, хоть на самой высокой башне, если нужно. Воспринимай мое поручение, посыльная, как знак доверия. В нынешние времена такие люди – большая редкость.
Эсме закусила губу до крови. Она была человеком цельным. Если любила – то всем существом; если отвергала – то бесповоротно. Двойная жизнь станет для нее сущей каторгой.
– Разумеется, твоей репутации конец, – сказал Тибо с сожалением. – Но у тебя остается моя признательность и вдобавок чистая совесть. Многие уже не могут похвастаться тем же. Ну, всё решено. А теперь ступайте спать.
Прием был окончен. Интересы государства накрыли жизнь Эсме черной пеленой, и порог она переступала, сдерживая слезы и чувствуя на губе след собственных зубов. Она проводила Лукаса до его зеленых покоев, чтобы отсрочить миг, когда останется одна. Поскольку король еще не успел официально ее разозлить, стоило насладиться последними часами их дружбы. К тому же она боялась, что иначе проплачет весь остаток ночи, что было совсем не в ее духе.
Войдя к Лукасу, она вдруг поняла, что до сих пор ничего не ела.
– Я хочу есть. Прямо до колик. Ты голодный? Уже ужинал?
– Я никогда не ем накануне концерта.
От этих слов, удвоенных ее голодом и утроенных жестоким королевским приказом, она взорвалась:
– НУ ХВАТИТ, ЛУКАС КОРБЬЕР! Ты играешь, как соловей поет. Чего ты вообще боишься? А?
– Уже кричишь на меня?
– Да поговори со мной наконец!
Он осторожно положил гитару на кресло, где она всегда лежала.
– Не хочешь разговаривать, да? Ну и ладно, я не удивляюсь.
Он молча разулся. Эсме развернулась и зашагала к двери:
– Хорошо! Оставляю тебя в покое!
– Нет.
– Чего – нет?
– Ты нужна мне.
– И что это значит?
– Не хочу оставаться один.
– Ты хочешь, чтобы я… здесь спала? – пробормотала она смущенно.
Она обежала комнату взглядом, ища, где можно лечь. Гитара вновь занимала лучшее место.
– Есть кровать, – заметил Лукас, снимая рубашку через голову.
– Но…
– Слушай, Эсме. Последний раз у меня был концерт в десять лет. Сегодня мне десять, и я не хочу спать один.
– А мне тогда сколько?
– Как моей сестре. Двенадцать.
Вдруг Эсме успокоилась. Она улыбнулась, и непокорный зуб блеснул в свете камина. Сколько всего трогало ее в Лукасе. Она перестала страдать по нему, и слава богу. Но никогда она не перестанет его любить.
Он накормил ее печеньем, которое хранил в жестяной коробке по примеру адмирала Дорека. Эсме оставила одни крошки. Затем они улеглись под одеяло и прижались друг к другу, как испугавшиеся темноты дети. Эсме обнимала Лукаса, прислоняясь щекой к его спине, коленями к его согнутым ногам. Большей близости, чем лежать так и защищать сон любимого человека, она не могла и представить. Она вдыхала его пряный запах и пыталась не заснуть, чтобы как следует распробовать ночь, которая, наверное, уже никогда не повторится, но вскоре провалилась в сон. Ей снилось, что она скачет галопом по фьорду головокружительной высоты.