Лукас сжал ладонь Эсме.
– Баллады ей играешь?
– Червь гальюнный.
– Что-что ты сказал?
Лукас резко развернулся.
– Говорю, закрой пасть, червь гальюнный.
Это было худшее оскорбление. Проказа подошел, показывая кулак.
– А ну-ка повтори.
– Зачем? Ты глухой?
Проказа вынул из кармана складной ножик. Лезвие сверкнуло желтым на солнце. Эсме ничего не поняла из их разговора (цирюльник? гальюнный червь?), но у нее мелькнула лишь одна мысль: прекрасные пальцы Лукаса, концерт. Не раздумывая, она встала между ними.
– Ха-ха, – расхохотался Проказа, хватаясь за бока.
– Дай я решу все полюбовно, Эсме, – спокойно сказал Лукас, передавая ей гитару.
Он закатал рукава. Под пирсом схлестывались холодные волны. Проказа оценил, с одной стороны, их плеск, с другой – то, что Лукас был выше него на голову. Статистика также была не на его стороне: на палубе «Изабеллы» ему ни разу не удавалось положить фельдшера на лопатки. К тому же драться с королевским врачом было, вероятно, не лучшей мыслью, ведь своим местом он дорожил. Он спрятал нож, показал язык и пошел к трактиру.
– Вот дурак.
– Каким же он должен быть дураком, Лукас, чтобы ты из-за него так злился. Ты, который никогда никому злого слова не скажет…
– Круглым дураком, – раздался сзади чей-то голос.
Это был поденщик с черными от дегтя пальцами.
– Он всегда тут по воскресеньям околачивается. Говорят, он королевский конюх, а? Да, видно, жалованья не хватает, потому что вечно легких деньжат ищет: где креветок в черную продать, у кого товар стянуть, и все такое. Кости, карты, прочее.
Поденщик вытер грязные ладони о грязную куртку и удалился. Лукас снова взял Эсме за руку. Ему показалось, что для той, кто должна будет обходить его стороной, она слишком уж быстро бросилась ему на помощь. А он, кого скоро будут видеть в компании других барышень, слишком уж крепко держал ее за руку.
39
Спалось Лорану Лемуану на книжном ложе плохо, урывками. Около четырех часов ночи его окончательно разбудил скрип. Он прислушался. Телескоп скрипел на треноге. Со сна Лемуану показалось, будто из стен вдруг вышла какая-то черная сила: бестелесная рука, бездушное тело. Зло. Он приподнялся на локте. Другой, роковой звук раздался совсем рядом: хруст стекла.
О нет.
Очки! Из-за артрита быстро вскочить он не мог и попытался поймать злоумышленника на ощупь, но руки его хватали только воздух. Незваный гость сбежал без единого звука. Наверное, босиком. И куда же наведен телескоп?
Лоран Лемуан поднялся, скрипя не хуже своего прибора. Вблизи он видел очень плохо, зато вдали – отлично. Так что сразу узнал концертный зал.
– Концертный зал, сир, – доложил он, ощупью добравшись до королевского кабинета.
– Концертный зал! – воскликнул Тибо, отпрянув вместе со своим стулом черного дерева, и тут же прибавил с вызовом: – Но концерт ни за что не отменим.
Он только-только удвоил охрану дворца. Портной, отвечавший за форму стражи, не поспевал, так что новобранцам пришлось довольствоваться мундирами, вымоченными в свекольном соке (для подобия королевскому цвету). Вдобавок Тибо приказал обшарить каждый закоулок в концертном зале, закрыть балкон, заколотить ложи, поснимать двери с петель, открутить и прикрутить обратно все сиденья, проверить каждую доску на сцене. Прохладительные напитки будут заранее продегустированы, а зрители – досмотрены.
– Досмотрены, сир? – переспросил Манфред, прикидывая в уме, сколько дополнительных работников ему предстоит найти в ближайший час.
– Полностью.
– И дамы тоже, ваше величество?
– И дамы тоже, Манфред.
Заметно смущаясь, камергер пытался представить, как именно, в какой обстановке, каким способом.
– Установите ширму, Манфред, и выберите горничных, которым доверяете. Раз-два, и никаких проблем.
Манфред тут же пришел в чувство: прекрасный случай дать проявить себя Иларии.
– Можете положиться на Иларию, сир.
Тибо не удержался и закатил глаза. Опять Илария! Досмотр будет длиться вечность. Манфред заметил реакцию короля, и крылья носа у него задрожали. Тибо, в свою очередь, заметил реакцию Манфреда и повел рукой – очередной жест, избавлявший обоих от необходимости говорить: «Даю вам карт-бланш, и оставьте меня в покое». Камергер понял, поклонился и вышел. Наконец-то Тибо мог позволить себе расслабиться: он разулся и с наслаждением вытянул ноги на письменный стол. В такой позе и застал его Овид, заглянув доложить о Габриэле.
– С ним дочь, вся разодетая, сир.
– Хорошо, впускай, – вздохнул Тибо, обуваясь.