Я видела, как отъезжала со двора машина Преображенского. Как перед этим, опершись на руль, он неподвижно просидел около пяти минут. Но из здания не вышла, пока белый внедорожник не скрылся из вида. Наташка проводила меня до остановки.
— Точно все нормально?
— Лучше не бывает, — в тысячный раз соврала я, не желая нагружать ее еще большим количеством проблем. — С Веней погуляю — развеюсь, не переживай. Это все нервы перед отлетом.
— Звони, если что, — на всякий случай напомнила Наташка.
— Обязательно! — заверила ее я.
До дома добралась быстро — подъехала маршрутка, и я не стала привередничать из — за того, что придется толкаться в не слишком высоком автобусе. Зато пятнадцать минут — и я могла лицезреть высотку Преображенского, а через несколько минут уже выходила наружу с Веней. Пока гуляла с ним в близлежащем парке, поняла: не смогу отдать его Наташке, потому что не уверена, что получится вернуться обратно на Землю. Я сейчас вообще не была уверена ни в чем, начиная с собственных ощущений и заканчивая реакцией на свое появление будущих родственников. Но Веню оставлять не хотелось. С этими мыслями я набрала номер Диорна снова, и очень скоро на том конце послышался его уверенный голос:
— Лей? Подумали?
— Нет, скорее созрела для не совсем нормального вопроса. Диорн, скажите, а животных я могу на «Армаде» на Лей захватить?
— Животное большое?
— Собака. Порода бобтейл. В размерах приличный.
— Хм…если приличный, то сможете. Придется, правда, его немного подготовить к нашей атмосфере, но, думаю, привыкнет. Крыса или кто — то ее размеров не выдержали бы.
— Спасибо за консультацию, — я прекращала разговор с улыбкой. Веник, словно почувствовав взлетевшее к небесам настроение, мигом очутился рядом и принялся тереться об меня изо всех сил. — Прекращай, невозможное животное! — рассмеявшись, заголосила я, понимая: не оставлю. Заберу с собой. Как напоминание о Преображенском, избравшем такой необычный способ, чтобы вывести меня из эмоционального ступора. Потрепав малютку — бобтейла по голове, я застегнула поводок на его ошейнике и отправилась домой.
Возвращаясь по неширокой аллее к дому, я не сразу заметила, что белый внедорожник уже на стоянке. Когда увидела, резко остановилась. Просто первой мыслью было то, что Преображенский привел любовницу домой. Сомнения развеялись только тогда, когда у подъезда я увидела самого Саша: он неотрывно следил за нашим приближением, застыв в напряженной позе. Когда же мы подошли, он протянул вперед руку и, забрав у меня поводок, произнес одно — единственное слово:
— Пойдем.
— А…Алина? — недоверчиво поинтересовалась я.
— Что — Алина? — не понял Преображенский.
— Ты же собирался ужинать с ней.
— А… я извинился и отменил встречу. Ждал, пока вы нагуляетесь.
— И не присоединился? — удивилась я, все еще не в силах поверить в слова Преображенского.
— Мне показалось, что тебе хотелось подумать в одиночестве.
— А… — запнулась я и, помотав головой, продолжила. — Пойдем.
В квартире Венику помыли лапы и даже сопроводили на кухню для ужина. Я после ванной отправилась в спальню — есть совершенно не хотелось. Прислонившись к зашторенному окну, я прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Преображенский скользнул в комнату неслышно. Когда он обнял меня сзади, дверь уже была закрыта. Мне достался будоражащий поцелуй в основание шеи.
— Она назвала тебя неформально в присутствии посторонних. Она была твоей любовницей, — еле слышно проговорила я, несмотря на сбившееся дыхание.
Суперменович сразу понял, кого я имею в виду.
— Да. Еще до моего отлета с Лей.
— Почему же тогда не остался сегодня с ней?
— Потому что захотел к тебе, — он помолчал немного. — Как называется чувство, когда мысли сосредотачиваются на одном — единственном человеке, а в груди словно разливается тянущее ощущение боли?
Я затаила дыхание. Просто не могла поверить, что Преображенский способен испытывать подобное. Ну не учебников же он начитался перед тем, как поехать к нам с Веней!
— Лей? Нет определения? — снова спросил Саш.
Я высвободилась из объятий, поворачиваясь к нему лицом и долго и пристально разглядывая. Мне даже показалось, что от нетерпения по краям его радужки начала появляться лейнианская серебристая кайма.
— Лей? — вырвал меня из размышлений его голос.
— Тоска. Это называется тоска.