Там никого нет. Только оглушительный треск и слепящие всполохи. Только чудовищная боль, не знающая жалости. Никогда прежде Джейни не видела ничего подобного.
Ценой колоссального напряжения ей удается сосредоточиться, и она начинает вытягивать себя из сна. В тот же миг все вокруг меняется: на долю секунды перед ней возникают образы женщины, стоящей посреди большой темной комнаты, и мужчины, сидящего в углу в кресле. Образы тают, и Джейни вырывается из этого кошмара.
* * *
Джейни восстанавливает дыхание, а когда к ней возвращается способность видеть и ощущать свое тело, обнаруживает, что стоит на четвереньках в дверном проеме палаты. Кейбел что-то бормочет рядом, но она не обращает на него внимания. Уставившись в плитки пола, Джейни судорожно думает, что если есть ад, то он похож на этот сон.
— Я в норме, — говорит она Кейбелу, медленно поднимаясь на ноги и отряхивая с голых коленей невидимую грязь.
Потом она выпрямляется. Поворачивается.
Впервые в жизни смотрит на источник всего этого кошмара.
На своего отца. Чью ДНК она носит в каждой своей клетке.
Джейни резко втягивает воздух. Рука ее медленно поднимается ко рту, она отступает на шаг с расширенными от ужаса глазами.
— Вот это да! — шепчет она. — Что это за чертовщина?
ЧТО ЭТО ЗА ЧЕРТОВЩИНА
Все еще пятница, 4 августа 2006 года. 11.40
Кейбел обнимает Джейни за плечи — то ли хочет поддержать, то ли не дает ей выбежать из палаты. Она этого не знает, да ей, в общем-то, без разницы. Она слишком напугана, чтобы двинуться с места.
— Он похож на помесь капитана Троглодита и Унабомбера, — шепчет она.
Кейбел медленно кивает.
— Угу. А еще он немного смахивает на Элиса Купера.
Он поворачивается, смотрит на Джейни и тихонько спрашивает:
— О чем был сон?
Джейни не может отвести взгляда от худого, очень волосатого человека на кровати. Он окружен приборами, но ни один из них не подсоединен, ни один не включен. Гипса на нем нет. Бинтов и повязок тоже.
На лице его невероятная мука.
Джейни смотрит на Кейбела и отвечает на его вопрос.
— Это был странный сон, — говорит она. — Я даже не уверена, что это был сон. Больше похоже на явь. Будто... смотришь телик, и вдруг отключается антенна. Треск, помехи, все мельтешит, на экране ничего не разобрать.
— Надо же. А черно-белые точки тоже были?
— Нет, пятна цветные. Такие огромные, очень яркие лучи — красные, фиолетовые, желтые. Цветные стены в трехмерном изображении вращались и надвигались на меня, складываясь, как коробка. А свет такой яркий, я чуть не ослепла. Ужас!
— Хорошо, что ты оттуда выбралась.
Джейни кивает.
— В самом конце на какую-то долю секунды стены исчезли, и я увидела женщину, но разглядеть ее толком не успела. Я уже вытягивала себя наружу. Такое чувство, что я мельком увидела кусочек какого-то настоящего сна.
— А вернуться туда ты сможешь?
— Не знаю. Я никогда не пробовала возвращаться. Может, если выйду из комнаты, закрою за собой дверь и снова войду... Только мне что-то не хочется.
Кейбел кивает. Подходит ближе к больному. Берет медкарту, подвешенную к койке в ногах пациента, внимательно смотрит на первый лист, потом переворачивает его. Протягивает Джейни.
— На, я все равно ничего в этой тарабарщине не понимаю. Может, ты посмотришь?
Джейни неуверенно берет планшет с бумагами, чувствуя себя так, будто подглядывает в замочную скважину за незнакомцем. Но все же смотрит в историю болезни. Пытается разобраться в терминологии, но, даже с ее опытом работы в доме престарелых, мало что понимает.
— Хм. Похоже, они определяют спорадическую, слабую мозговую активность.
— Слабую? Это хорошо? — участливо спрашивает Кейбел.
— Я бы так не сказала, — бормочет Джейни и возвращает медкарту на место.
— А он нас слышит? — шепчет Кейбел. Джейни отвечает не сразу, и тоже шепотом.
— Это не исключено. У нас в богадельне мы всегда разговаривали с такими пациентами, словно они могут нас слышать, и родственникам советовали делать то же самое. На всякий случай.
Кейбел тяжело сглатывает и смотрит на Джейни так, будто язык проглотил. А потом слегка толкает ее локтем и кивком указывает на кровать.