— Как это регистрация? — спрашиваю я быстро. Я веду себя, как спортсмен, который разгоняет санки, чтобы они достигли нужной скорости.
— Существует несколько методов измерений. У нас счетчики на основе бортрифлорида. Они регистрируют нейтроны, а именно через вторичный процесс.
Когда шеф замечает, что я чего-то не понимаю, он говорит:
— Давайте-ка сначала смочим язык. — Он ставит на прилавок две бутылки пива. Сделав большой глоток, он делает над собой усилие и начинает снова: — Итак, если пусковые условия выполнены, осуществлен необходимый контроль и не обнаружены недостатки, то реактор может быть пущен. Это происходит очень просто с помощью кодового переключателя и зонда для магнитного тока для сцепления. Теперь с помощью переключателя я могу группами выдвигать с помощью электромоторов регулирующие штифты, то есть приподнять их, вытащить из активной зоны реактора. При этом речь идет всего о миллиметрах, должен вам сказать. Как только одна группа полностью вытянута, за ней следует другая. Поток нейтронов растет, реактор становится критическим.
— Можно ли, выражаясь моим вульгарным языком, сказать: печь разгорается?
— В целом это неверно, — говорит шеф, — но вы можете спокойно говорить и так. Однако мы еще не дошли до конца: при дальнейшем вытягивании стержней — при этом мы должны учитывать период реактора и поток нейтронов — мы начинаем медленную ядерную растопку. Следствием этого является рост давления и температуры в напорном резервуаре.
Я снова закатываю глаза. Шеф видит это и бормочет:
— Еще проще об этом сказать невозможно. Это понял бы даже мой сын.
— Он наверняка умный ребенок. Ничего удивительного при такойнаследственности, — подтруниваю я.
Шеф пропускает это мимо ушей и кратко говорит:
— В ближайшее время посмотрим все это в натуре — вот до этого! При этом он указывает шариковой ручкой на пространство между камерой безопасности и напорным резервуаром.
Я делаю глубокий вздох — не для того, чтобы расслабиться, а для того, чтобы доставить удовольствие шефу. Он должен видеть, как сильно он измотал меня. Затем я спрашиваю:
— А сколько лет вашему мальчику?
— Четыре года, — отвечает шеф. — При неправильном обслуживании реактор, между прочим, отключается сам.
— Это успокаивает, — говорю я шефу в приступе озорства, считая, что на сегодня это конец, реактор отключился.
Но тут шеф начинает еще раз:
— Топливные стержни центральной части омываются водой первичного контура. При этом вода первичного контура нагревается. Одновременно она служит тормозом для быстрых нейтронов — в качестве замедлителя для термализации нейтронов. Наш реактор работает на тепловых нейтронах.
Так как я снова смотрю с изумлением, то шеф начинает спотыкаться. Хорошо, думаю я, надо просто принимать все на веру и держать ушки на макушке.
— Первичные циркуляционные насосы, расположенные сбоку напорного резервуара, гонят воду первичного контура снизу через центральную часть наверх к парогенераторам. Она покидает парогенераторы, имея температуру 267 градусов Цельсия. Когда она поступает в парогенераторы, то имеет 270 градусов Цельсия. Это же все очень просто.
— Как на карусели, — добавляю я, но сразу же сожалею о своей нескромности.
Вопреки ожиданию, шеф воспринимает мою болтовню всерьез:
— Да, именно так. Между прочим, эту печь построили «Дойче Бабкок, Вилкокс — заводы по производству паровых котлов» и ИНТЕРАТОМ — это международная фирма по строительству атомных реакторов с ограниченной ответственностью.
— Причем последнее, надеюсь, относится только к капиталу фирмы, — снова пытаюсь я острить, но натыкаюсь на укоризненный взгляд. Шеф делает приличный глоток из своей бутылки и продолжает говорить. Но я воспринимаю лишь фрагменты.
— Поток нейтронов контролирует ионизационная камера — реактор, между прочим, сконструирован таким образом, что работают только термические нейтроны, при повышенной потребности в энергии стержни просто поднимают. — Шеф видит, что у меня слипаются веки и спрашивает: — Достаточно на сегодня?
— Да, достаточно! — Я поднимаю руки, чтобы показать, что сдаюсь.
Шеф выпивает свое пиво до конца, ставит пустую бутылку на металлическую стойку и говорит с явным триумфом в голосе:
— В ближайшее время я возьму вас с собой в камеру безопасности, если это вам подходит.
— Еще как! А почему не сразу завтра?
— Посмотрим! — говорит шеф.
На свежем воздухе, который ощущается не таким уж свежим, у меня после помещения с кондиционером выступает пот. Теперь моим серым клеткам нужен отдых, и тогда мне на ум приходит Ангело — Ангело, старый матрос с измятым, продубленным солнцем лицом, которого я принял за испанца, пригласил меня в свой кубрик. Он объяснил мне, что его зовут не Ангело, а Ангелов, и родом он из Варны, но имеет немецкий паспорт.
Его каюта расположена на верхней палубе по левому борту. Там он устроил себе уютную мастерскую. Ангелов мастерит модели судов в бутылках и учит этому других людей. Сегодня Ангелов показывает мне цветные фотографии двух экзотических дам, на которых он — по его словам — «женат».
— Вот эта с Суматры. А эта некрасивая женщина с острова Явы, со средней Явы.
— Как, собственно говоря, живут на Яве? — спрашиваю я.
— Если надо ехать поезд, то можно сойти и отлить, а потом снова спокойно подняться в вагон — так медленно он едет. Поезд едет — я не знаю сколько часов, а дальше надо на автобусе. Автобус сколочен. Страшно ехать. Остаток пути — пешком. Как мне найти, где жена — что я должен делать?
— Таким образом, ваша жена с Явы снова исчезла в джунглях, — пытаюсь я поддержать разговор.
— Да, — подтверждает Ангелов.
— Есть там у вас земледелие — или чем вы живете?
— Да, имеют немного рисовые поля, а потом имеют также банан.
— Побывала ли уже одна из ваших жен в Гамбурге?
— Да, она была с матерью…
— С матерью? Какая же? На какой вы по-настоящему женаты?
— На той, которая с Явы.
— Им ведь, наверное, все это кажется смешным. Они разве не удивлялись?
— Конечно! Так я не мог держать их в доме! Но я не имею желания взять ее снова в Гамбург.
— Почему — нет?
— Будет очень дорого! Это финансовый вопрос. На Яве они могут долго жить, имея фунт риса. А если в Гамбурге, где живут не только от риса. Там идут в денежный дом (банк), так они всегда говорят, а потом в карштадт (универмаг) и покупают немного там и немного здесь.
— Так, так!
— Да. И тогда начинается. Это всегда заходит немножко далеко. Дома — то есть на Яве — ей нужно пару сандалей и такой материал батик — этого достаточно… Я также посылаю иногда сто марок или сто пятьдесят — на несколько месяцев, и они справляются — которая на Яве и которая на Суматре.
— Почему же они снова отправились на Яву?
— Пришлось отправиться, посадил в самолет. Будет слишком дорого.
— Но получают ли обе ваши жены деньги?
— Да. Иногда одна, иногда — другая. Это я посылаю отсюда, через банк в Гамбурге.
— Жена на Яве, считается ли она там, где живет, замужней?
— Должна считаться — она же мусульманка.
— Тогда она в один прекрасный день и пенсию получит!
— Да, если я сыграю в ящик, тогда она, возможно, получит пенсию — двадцать лет я был с ней…
— Что значит «возможно»?
— Потому что она не знает, что бывает пенсия. А я тоже не читал, что об этом говорится, когда женаты.
— Знаете ли вы местный язык?
— Немножко.
— А ваша жена, она немножко говорит по-английски?
— По-английски нет.
— А для вас это не трудно?
— Почему — говорить?
— А с вашей женой на Суматре вы разведены?
— Не знаю. Возможно, да, возможно — нет. Она тоже мусульманка… Имеются две дочери — они уже большие.
— У вас интересная семья, — говорю я в смущении, так как ничего, кроме этой банальности, мне не приходит в голову.