А главное – проследить за тем, чтобы брата как можно скорее доставили домой, где лекари смогут оказать ему помощь.
Он уже не видел, как королева Анетта лишилась чувств, как вокруг нее суетились придворный дамы, а потом положили в карету, на которой она и прибыла на охоту, и вся процессия потянулась за своим королем, придавленная печальными событиями этого дня.
И вот сейчас Хенрик сменил невестку у постели брата и, сидя в кресле у его постели, вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Как много событий было в их общей жизни – и радостных, и печальных. Сейчас младший брат пробуждал их в своей памяти и беседовал с Рейнардом – вслух, точно желая подольше удержать душу старшего рядом с собой.
– Помнишь, Рэй?.. Совсем ведь ещё мальчишками были… Погоди-ка! Сколько же нам тогда было? Тебе – лет десять или одиннадцать. Да, точно! Одиннадцать, значит, потому что мне только-только восемь исполнилось. Помнишь, как мы убежали в те горы, что за городом? Ха… Это ведь я тебя тогда уговорил, брат! После того, как мальчишка, помощник конюха… Как, бишь, его звали?.. Не то Ланс, не то Лэнс… Да, впрочем, теперь это и неважно… Помнишь, как он нам с тобой «по большому секрету» сообщил, что там в горах можно отыскать «вечный камень». Да, так он его и назвал – «вечный»! Как будто есть что-то в этом мире вечное! – хмыкнул, оборвав сам себя, Хенрик. И горько пробормотал. – Сейчас я все бы отдал за то, чтобы раздобыть такой камень. И выторговать у Вечности хотя бы еще несколько лет для тебя…
Голос его прервался, а с кровати раздался негромкий, но мучительный стон: голова короля заметалась из стороны в сторону – видимо, действие болеутоляющего снадобья закончилось, и Рейнард снова почувствовал истязающую тело брата боль.
Младший брат вскочил и, подойдя к столу, стоявшему у обитой узорчатой тканью стены, взял чистую тряпку и, смочив ее в наполненном водой медном тазу, отжал и вернулся к королю. Аккуратно, бережно протер лоб брата, а затем сложил вчетверо кусок ткани, положил на горячий лоб Рейнарда. Раненый почти сразу успокоился, а Хенрик вернулся в кресло. Несколько минут наблюдал за бессознательным мужчиной на кровати, а потом со вздохом произнес:
– Помнишь, как ты спрыгнул тогда с того высокого камня? Да так неудачно приземлился на щебень? Ух!.. Угораздило же тебя тогда сломать ногу!.. Как ты орал! Я на всю жизнь запомнил, как тащил тебя до замка на своей спине… А ты еще и ругался – совсем, как дядька Хорст, который обучал нас бою на мечах… Матушка тогда тоже разгневалась – а ведь всегда была кротка и спокойна. А отец приказал дать мне розог – чтобы неповадно было в следующий раз сбегать из замка и подвергать свою жизнь опасности. Да, он так и сказал тогда – «подвергать свою жизнь опасности»! Ну, тебя-то сечь не стали – тебе и так досталось! А я потом неделю не мог сидеть и на спине спать. Так и провел всю неделю в трапезной стоя… Мелкий же был совсем, так что не было особой разницы – сидеть за столом или стоять рядом! Возможно, матушка и попеняла отцу за это наказание, но наедине! Ты же помнишь, что она была настоящей королевой – всегда поддерживала отца. Во всем!
И твоя Анетта – такая же! Вообще – тебе повезло с женой, брат! Она вон вчера столько времени провела возле тебя: всё смотрела, чтобы тебе не стало хуже! Эх… Возможно, и моя Мильдика была бы такой же… Да рано она покинула этот свет…
На кровати послышалось какое-то шевеление, и тихий, едва слышный голос произнес:
– Пить…
Хенрик встрепенулся, поднялся и, подойдя ближе, встретился взглядом с мутными от боли глазами старшего брата:
– Нельзя, Рейнард!.. Я вот сейчас тебе губы смочу…
Взял все с того же стола новую тряпицу и, наклонив серебряный кувшин, вылил немного воды на ткань, а затем, вернувшись к ложу, склонился над Рейнардом и коснулся губ брата влажным полотном. Тот сжал ртом ткань, высасывая капли воды. А потом обессиленно прикрыл глаза:
– Спа… сибо…
Младший снял с его лба свернутую тряпку, вновь намочил ее в тазу и опять положил, стараясь облегчить состояние раненого.
– Мне… Снился сон… – заговорил король. – Ты помнишь, Рик?.. Мне было уже лет шестнадцать… Та девчонка… Дочь барона Дэзмонда… – он замолчал, словно эта реплика отняла последние силы.
– Ульрика? – понятливо произнес Хенрик.
Старший попытался кивнуть, и тогда он продолжил:
– Не разговаривай, Рейнард, если тебе тяжело, побереги силы, брат! Я буду вспоминать за нас обоих!.. Ульрика, эта рыжая бестия! Как она дразнила нас, помнишь?.. Кокетничала с тобой, а на меня смотрела с таким презрением!.. А все равно это я, я первый сорвал с ее губ поцелуй!