«Мой мальчик, мой дорогой, славный мальчик, я знала, что ты вернешься».
«Привет, служка».
«Как делишки, Берто?»
«А Штойбнер-то до чего обрадуется. Каждый тоталитарный режим и т. д. Знаю я эти фокусы».
«Ты все еще хороводишься с его дочкой?»
«Неужели это на меня похоже? Ну а ты сподобился?»
«Чего сподобился?»
«Сам понимаешь».
«Нет».
«Дал маху, служка. Подумай: секс при социализме».
«Ох и надоел же ты мне».
С чего он, болван, вообразил, будто Ирес пригласит его? Он сидел, как скованный.
А рядом сидел Виссендорф.
— По-моему, ты уже прижился здесь, Франц.
После встречи на квартире Виссендорф начал говорить ему «ты».
— Исключительно благодаря урокам обществоведения, господин Виссендорф.
— А я думал, благодаря Ирес.
Удивленный Франц в смущении уставился на него.
— Как так?
Он перевел взгляд на Берри — тот стоял возле магнитофона и регулировал громкость.
— Потише, Фокс.
— Так надо, господин Виссендорф.
Берри ждал Ирес, как ждал ее и Франц. Но покуда остальные танцевали, она вышла из зала, и Берри ужасно злился, что у нее не хватает мужества открыто, при Франце, показать, с кем она.
«Разрешите пригласить?» — И все сразу стало бы на свои места.
«Я не могу отнять у него надежду».
Она снова взяла Берри за руку и начала перебирать его пальцы.
«Ты знаешь, что он мне сказал?»
«Дрянь твой Франц и больше никто».
«Он сказал, что, если бы не я, он бы уехал обратно».
«А дальше что?»
«Я думала, вы с ним друзья».
Благодарю покорно за такого друга. Пусть катится ко всем чертям и к НАТО в объятия, если он живет здесь только из-за Ирес. Он, Берри, так не поступил бы, он бы открыто выложил карты на стол. Так же открыто, как отказался поддержать кандидатуру Франца, когда тот надумал вступить в СНМ.
«С чего это ты вдруг загорелся?»
«Хочу вступить, больше ничего».
«Не мели ерунды, мне надо знать, почему ты хочешь вступить».
«Я имею право подать заявление или нет?»
«Подавай».
«А как скоро меня примут?»
«Смотря по обстоятельствам».
«По каким таким обстоятельствам?»
«По обычным».
«А мне хотелось бы, чтоб меня приняли сразу, понимаешь?»
«Понимаю».
«Ну так когда же?»
«Смотря по обстоятельствам».
И тут Франц выпустил наконец кота из мешка.
«Как вы намерены обойтись с Ирес?»
Франц вообразил, будто они собираются как следует пропесочить Ирес на очередном собрании. Нечто вроде сведения личных счетов. Значит, Франц считает его способным на такую подлость?
«Это наше дело».
«И мое тоже».
Одного у Франца не отнимешь: он далеко не трус. Скорее наоборот, он алчет мученического венца. И потому не думает о последствиях.
Но Берри мучеников не жаловал. С этого дня он начал вести себя так, словно хотел показать Францу: ты не наш и вообще ты нам мешаешь.
«Берри! Если ты будешь так обращаться с Францем…»
«Как «так»?»
«Сам знаешь как».
«Допустим. Что же тогда будет?»
Она повернулась и ушла.
А как ему прикажете обращаться? Ну как? Давай, Франц, заключим договор: я уступаю тебе Ирес, а ты остаешься здесь. Единство Германии того стоит. Господи, какая чушь! Найди себе кого захочешь, но к Ирес не лезь!
Берри убавил громкость, так что теперь музыка почти не была слышна.
— Отойди сейчас же от магнитофона!
— Что, что?
Герберт вдруг передумал. По дороге в Дебен, когда они проезжали мимо какого-то деревенского трактира, он велел шоферу остановиться.
— Давай, Рихард, выпьем по чашке кофе.
Он не обманывался на свой счет. Он знал, что никуда дальше не поедет.
— А времени у нас хватит?
— Еще останется.
Они сидели в углу зала за круглым неструганым столом без скатерти, хозяйка принесла им кофе, для шофера — со сливками, для него — черный с двойной порцией водки, часть которой он тут же вылил в кофе. Герберт вдруг спросил:
— Рихард, а сколько тебе лет, между прочим?
— Скоро переплюну Авраама. Пятьдесят пять.
— А ты доволен?
— Чем?
— Я глупо спросил. Ну ладно, оставим это.
Герберт усмехнулся про себя и склонился над чашкой. Шофер тоже. Некоторое время они сидели молча. Но Герберт не вынес этого молчаливого сидения. Вдруг захотелось выговориться, услышать, как судит о нем другой, по обычаю, который они с Рут завели много лет назад. Тогда это было своего рода игрой.
«Каким (или какой) ты меня видишь?»
На первых порах они видели друг в друге только хорошее.