Макс резким движением отодвинул газеты, так что некоторые упали на пол. Истина или тщеславие? Уж эту реплику епископ наверняка присочинил сам, можно не сомневаться, он просто построил ее так, чтобы она выглядела как чье-то высказывание. Хорошо, допустим, он действительно тщеславен. И ему доставляет удовольствие пройти от дверей аудитории к кафедре сквозь ряды восторженно приветствующих студентов. А потом стоять на кафедре перед переполненным залом и едва заметным движением руки устанавливать тишину. В такие минуты он не мог полностью освободиться от радостного, если хотите от тщеславного, чувства. Но в какой мере подобное чувство нарушало истинность его мышления? И не следовало ли восторги и одобрение студентов приписать тому обстоятельству, что он, неустанно ищущий, показал им возможность отыскать ту точку, с которой бог и мир представляются взаимосвязанными, так что, не слившись с одним, нельзя прийти и к обладанию другим. Нельзя стать совершенным христианином, не став до конца человеком.
Он нагнулся, тяжело, чуть неуклюже поднял газеты и, сам того не сознавая, снова разложил их на две стопки — Восток и Запад.
Рут решила оставить машину в Нюртенштейне, а в Мюнхинген, где живет Макс Марула, поехать на поезде. Так она чувствовала себя более спокойно и независимо. Поездка за рулем по непривычной дороге с первой минуты лишила бы ее уверенности. Она и так прожила эти дни в неуемном страхе и смятении.
На вокзале в Мюнхингене она сразу же обратилась в посредническое бюро с просьбой назвать ей несколько отелей и выбрала пансион в центре города, неподалеку от театра. Чтобы не плутать попусту, взяла такси, уже привычно заполнила бланк для приезжающих и снова — сама себя коря за глупость — проследила, как будет реагировать хозяин на отчетливо выведенное «ГДР», но добродушный, симпатичный толстяк, вообще не глянув на бланк, положил его поверх кучи других бумажек на край стола.
Если два дня назад Рут возлагала на Макса все свои упования, видела в нем последний шанс пробиться к отцу, то теперь, оказавшись в Мюнхингене, она вдруг не могла решиться на встречу. Она спрашивала себя, а есть ли у нее право просить деверя ходатайствовать за отца, просить теолога за коммуниста. Тезис — и антитезис. Нет, не так, просто человек — и человек. И оба наделены равным правом жить свободно. Каждый по-своему, но свободно.
Она лишь дважды встречалась с деверем, тогда, на свадьбе, и второй раз — сравнительно недавно, когда Макс вскоре после ареста отца посетил Халленбах. Сперва Макс отклонил приглашение ректора, которое тот послал ему по совету Герберта, ее мужа, а потом вдруг взял да и приехал, никак не объяснив, почему он передумал. Она знала, что у Макса были после этой лекции неприятности. Ей рассказывал Герберт. На два последних письма, которые она ему писала, Макс не ответил. Он и вообще, насколько она его знала, был человеком сдержанным.
Отношение ее к Максу было довольно своеобразным, в двух словах и не определишь, тут неразрывно сплелись и преклонение и робость. Когда Макс говорил, казалось, будто он обращается к ним из другого мира, доступного в силу своей одухотворенности лишь немногим, порой же он казался беспомощным как дитя. Странный он был человек, но Рут влекло к нему. И она не сомневалась, что он поможет, если его попросить. А попросить надо. У нее не осталось другого выхода.
Она занесла чемодан в свою маленькую комнату и, не распаковывая его, снова вышла на улицу через холл, где хозяин поклонился и поглядел на нее — с некоторым любопытством, как ей показалось. Должно быть, успел заглянуть в бланк.
Она пошла вниз по лестнице, в сторону театра, оттягивая время, остановилась перед театральной афишей, прочла весь репертуар без интереса, только потому, что привыкла читать афиши. Прочла: «В ожидании Годо», «На дне» и «Трамвай «Желание», потом вдруг повернулась, так и не восприняв прочитанного, и тотчас забыла про афишу, поискала стоянку такси, спросила у прохожего, бегом, словно опаздывала на поезд, бросилась к стоянке и сказала шоферу, открывшему дверцу: «Пожалуйста, Блуменштрассе, девять». Сидя в машине, она вновь исполнилась надежды и впервые за все время пребывания здесь почувствовала себя немного счастливее. Макс казался ей надежным прибежищем, и она почти любила его за это.
Неожиданно увидев перед собой Рут, Макс не на шутку обрадовался. Это внезапное появление заставило его отбросить привычную сдержанность по отношению к ней. Он схватил ее за руку и не выпускал до тех пор, покуда оба они не прошли в каминную — экзотическое обиталище с масками и барабаном из Центральной Африки, с арабскими коврами, шкурой леопарда и пуфиком верблюжьей шерсти.