Благодаря мастерству неизвестного скульптора и качеству древней отливки священная триада выглядела как единое существо.
"Да, сейчас такое уже не встретишь, - думал Кесс, всматриваясь в скульптуру и открывая для себя все новые и новые подробности и детали, - сейчас каждый художественный агитатор-лепила отливает что попало, причем в этом грязном золоте, жалея потратить на свое произведение даже грамм благородной меди, олова или бронзы".
Это была чистая правда, Кесс уже пару раз видел изображение Маммонэ в виде бегущего золотого Гермесия, а несчастную Афродизи и вовсе изображали кому и как это было угодно и она постоянно оказывалась то в образе старой грудастой феи со смешными короткими крылышками, то в виде худющей волчицы с семью неправдоподобно большими сосцами. Одним из таких новоделов было изображение Дианы-охотницы во время охоты на каких-то двуногих то ли оленей, то ли фавнов, причем, гладко и чисто выбритых и абсолютно безрогих.
Одного только Марза современные лепилы все еще боялись трогать и даже в храмах самой новой постройки он все еще представал в своем классическом виде массивного жертвенного седла, правда, иногда без скрещенных под буквой "М" мечей, и без черепов, а иногда уже и без самой буквы, но такое еще можно было стерпеть. Особенно если ты бывший искусствовед, специалист по античной культуре и еще помнишь, как Марза изображали настоящие древние скульпторы. Впрочем, вот это конкретное изображение говорило, что даже среди художественных пропагандистов раньше попадались настоящие мастера своего дела, почти что эдакие лисиппы. "Чего уж там, - подумал Кесс. - Других у нас все равно уже не будет".
Сержант залюбовался скульптурой и настолько глубоко ушел в свои размышления о прекрасном и древнем, что очнулся только тогда, когда Джоуль сильно дернул за поводок и залился громким лаем. Этот лай сразу вызвал к жизни многоступенчатое гулкое эхо, которое начало, отражаясь от стен и купола, метаться по всему залу.
Кесс резко обернулся назад и увидел перед собой худую низкорослую фигуру в широкой серой тоге с глубоко надвинутым на маленькую, как бы птичью головку, капюшоном. Капюшон был очень большим для такой маленькой головы и оканчивался широким темным раструбом в котором абсолютно ничего нельзя было рассмотреть даже несмотря на яркие отблески огней многочисленных факелов и светильников. Обернувшись, Кесс так и застыл - с широко раскрытыми глазами, с расширившимся зрачком левого глаза и с механически положенной на кобуру ладонью. Он молча всматривался в темноту капюшонного раструба и не знал, что сказать. Тогда он почему-то решил, что перед ним стоит какой-то младший храмовый служка из тех, которые обычно отвечают за чистоту в помещении и поддерживают огонь в светильниках. Эта тишина и противостояние явно затягивались, но вдруг по тоге служки прошла слабая вибрация (так это выглядело в полутьме) а потом высокий писклявый голос из самого центра раструба произнес:
- Мира и войны вам.
- Войны и мира нам всем, - автоматически ответил Кесс на приветствие. - Джоуль, фу, тихо, молчать.
- Вы пришли к нам с собакой?
- Да.
- И правильно сделали, - сказал служка. - Триада любит животных. Правда, не очень крупных. Но это будет стоить вам несколько лишних килокалорий. Вы к нам за напутствием, знаниями или просто так - зашли посмотреть?
- За напутствием и за знаниями. И просто так.
- Покажите ваши вафли.
"Все жрецы Маммонэ одинаковы, - подумал Кесс, вынимая из походного мешка пачку килокалорий. - Всегда и везде, по обеим сторонам от линии фронта".
- Хорошо, - сказал служка. - Все вместе обойдется вам в сорок килокалорий.
Кесс начал было отсчитывать вафли, но служка остановил его нетерпеливым жестом.
- Потом, - сказал он.
После этого служка обернулся к скульптуре и начал что-то неразборчиво бормотать словно бы обращаясь к массивным круглым коленям Маммонэ. Через равные промежутки времени служка совершал ритуальные телодвижения. Он протягивал руки вверх и некоторое время тер пальцами густой, напитанный благовониями воздух, как бы проверяя на прочность невидимое тонкое полотно, потом покачивал бедрами, энергично двигал тазом и сразу проводил пальцем под капюшоном, где-то в области горла, а потом снова принимался бормотать что-то невнятное. Это длилось довольно долго и Кесс подумал, что это уже слишком, что все это точно не стоит сорока килокалорий.
Словно бы услышав мысли сержанта, служка прекратил бормотать, развернулся к Кессу, низко склонил капюшон и уже совсем другим - низким и сильным голосом сказал:
- Сначала знания. Спрашивайте.
- Я хотел бы узнать, - сказал Кесс прокашлявшись, - почему наши Маммонэ, Афродизи и Марз выглядят именно так. Ведь в самом начале они выглядели совсем иначе.
- Вы имеете в виду первичную древнюю античность?
- Да.
- Это объяснить очень просто. Видите ли, после обмена ядерными ударами, когда старые боги не уберегли мир и были немедленно сброшены со своих пьедесталов, перед выжившими философами встал вопрос о настоящей божественной истинности. Но не древней истинности, ведь древние боги тоже были когда-то сброшены, растоптаны и забыты, а новой, или даже новейшей истинности. К счастью, этот вопрос оказался не сложным, и новая истинность была очень быстро обнаружена. Ведь, строго говоря, из всех древних богов только Маммонэ, Афродизи и Марз не нуждаются в храмах и каком-то особом поклонении. Все и так служат и поклоняются им ежедневно и повсеместно.
- Вы в этом уверены?
- Оглянитесь вокруг. Какие еще боги нужны этому миру? Гермесий? Афино? Аидос? Зеяя? Все это лишь различные личины Маммонэ, Афродизи и Марза, а если разобраться, то во всех них можно легко увидеть образ Маммонэ. И все остальные боги таковы.
- Но есть еще Зевс. То есть - Зевес.
- Старый добрый Зевес пока не удел, - рассмеялся служка. - Сейчас принято считать, что он отдыхает от прежних трудов. Можно сказать, что он в бессрочном отпуске. Правда, есть еще скрытый культ Асклепсиуса, но Маммонэ против него не возражает, потому, что это один из его особенно глубоко скрытых образов. Хотя тайных асклепсусиан у нас пока официально и гонят.
- Но откуда такие имена? - спросил Кесс. - Почему нельзя пользоваться старыми именами?
- А почему нельзя пользоваться старой одеждой? - особенно проникновенным и низким голосом вопросил служка. - Потому, что она истлела. А почему нельзя пользоваться старой едой? Потому, что она испортилась и превратилась в отраву.
- А старым вином?
- А где его взять? Где взять старое вино, если оно давно выпито, и даже от старых мехов не осталось и следа? К тому же, как воспользоваться вином, когда вокруг бушуют такие сухие законы?
- Вы говорите разумные вещи, - кивнул головой Кесс. - Ну а если кто-нибудь узнает старые имена?
- Бросьте, - раструб капюшона затрясся в беззвучном смехе. - Кто сейчас это может узнать? А главное - откуда? После запрета и разрушения информационных сетей это невозможно.
- А почему их нужно было запрещать и тем более разрушать?
- Да как же? Такое обязательно нужно было запретить и разрушить. Ведь до кризиса и войны все человечество было буквально превращено в скопление лишенных индивидуальности идиотов. Их настоящим, одним на всех, мозгом на момент начала кризиса и была та самая сеть. Причем, этот общий мозг постоянно промывался и продувался разрушительными абстрактными мыслями, которые брались неизвестно откуда и исчезали неизвестно куда. Сейчас можно сказать, что все люди тогда были самыми настоящими дронами, которые под воздействием ежесекундной промывки и продувки дергались на невидимых ниточках радиоволн и принимали это подергивание за настоящую жизнь. Это же ужас, правда? Сегодня мы не можем даже понять, каким именно богам поклонялись эти дроны. Кошмар, да? А ведь так было на самом деле.