- Оу Золотоножку, командира четвертого, или Оу Дурноглаза из контрразведки?
- Командира четвертого.
- Тебе нужно вернуться назад и свернуть во второе правое ответвление, потом пройдешь метров сто. Там под лампочкой будет железная лесенка. Спустишься по ней и пройдешь ко второй двери по левой стороне. За ней и сидит твой Оу Золотоножка, командир четвертого батальона.
- Спасибо, Шум.
- Не за что.
Они обменялись крепким рукопожатием (Кесс сразу почувствовал под кожаной перчаткой твердое золото суставов, и почему-то горько пожалел Шума). После рукопожатия они быстро разошлись в разные стороны.
***
Помещение было огромным и темным, лишь в самом его центре под тусклой лампочкой стоял обгоревший, заваленный бумагами стол. За этим столом сидел, вернее - полулежал, капитан Оу - Оу Золотоножка, командир четвертого пехотного батальона. Голова капитана покоилась на скрещенных кистях рук и в лучах слабой лампочки его тело казалось абсолютно неподвижным, как бы окаменевшим, неживым, но когда Кесс громко щелкнул каблуками Оу сразу поднял голову и его мутные со сна натуральные глаза очень быстро сделались осмысленными, живыми. Сержант заметил на лбу капитана большое красное пятно и сразу подумал о нюхательном чае красноголовых, но, возможно, это был просто отпечаток его кистей.
- Сержант Кесс прибыл по вашему приказанию! - громко отрапортовал сержант и повторил щелчок каблуками.
По темному залу пронеслось гулкое эхо "занию... занию... занию... клац... клац... клац..."
Оу улыбнулся рассеянной сонной улыбкой и указал подбородком на обгоревший железный стул.
- Присаживайтесь, сержант. Курите...
- Благодарю.
- Как дела на фронте?
- До сегодняшней ночи все было хорошо, господин капитан.
- Вот и я об этом все время думаю, - Оу откинулся на спинку стула и пристально посмотрел Кессу в глаза. - Что на них нашло, как вы думаете, Май?
- Одно из двух - или свежая подвозка нюхательного чаю, или прямой приказ квадратных. Что, кстати, указывает на промежуточность этого конкретного бункера.
- Да-да, - закивал головой Оу. Красное пятно на его лбу проступало все отчетливее.
"Значит, все-таки чай, - автоматически отметил Кесс. - Причем, свежайший".
В широком потреблении нюхательного чая не было ничего необычного, он все чаще заменял на фронте обезболивающие средства, которые полагалось пить, есть и колоть всем носителям имплантов и протезов, особенно сразу после очередной операции. Но с поставками обезболивающих всегда были проблемы, их подвозили только в самую последнюю очередь, а часто и вообще забывали об этих поставках на неделю, месяц или полгода, а практически весь личный состав с обеих сторон был запротезирован и имплантирован чуть ли не на семьдесят процентов в среднем по фронту. Встретить натурального солдата сейчас было практически невозможно, они все еще встречались только в штабах, да и то - среди самых ловких и разворотистых штабных крыс.
Между воюющими армиями уже давно были налажены прочные чайные связи. Сейчас по специальному условному знаку можно было получить мешок чаю от другой стороны и часто не один, а целую партию - по обеим сторонам фронта уже давно не осталось равнодушных к чужой боли людей. Обычно их отправляли друг другу в специальных несгораемых мешках при помощи выстрела из крупнокалиберного армейского миномета или гаубицы старого образца. Эти древние стволы так теперь и называли - "чайной артиллерией". Поэтому красноголовые часто ходили с синими губами, а синегубые разгуливали по своим окопам с красными лбами. И это еще не считая обильной чайной контрабанды, которая расцвела в прифронтовой зоне пышным цветом чуть ли не сразу после начала конфликта.
Поэтому в красном лбу капитана Оу не было ничего удивительного. Кесс это отлично понимал. Он и сам частенько гулял с красным лбом, особенно после последней лицевой операции, которая оказалась не вполне удачной и очень болезненной.
- И ведь бункерный праздник еще толком не успели окончить, - продолжал Оу. - Вот что обидно. Ну ладно, Маммонэ, Афродизи и Марз с ними.
- Маммонэ, Афродизи и Марз с ними, господин капитан.
- Я, собственно, вызвал вас вот по какому поводу, сержант, - Оу закинул ногу на ногу, сцепил натуральные пальцы в замок и положил их на подозрительно острое и узкое колено, которое сразу обозначилось под зеленым сукном бриджей.
Кесс понял, что под штаниной находится сустав золотого протеза и сразу пожалел капитана Оу. И еще он подумал тогда, что становится слишком чувствительным, и что это нехорошо.
- Как ваш лицевой протез? - спросил Оу. - Я имею в виду систему наведения и вообще.
- Система наведения барахлит, - сразу признался Кесс (а скрывать это и не было смысла).
- Вот у меня здесь рапорт от нашего артиллерийского наблюдателя, - Оу вынул из пачки других бумаг покрытый мелкими строчками убористого текста серый лист и издалека продемонстрировал его Кессу, - в котором черным по белому написано... сейчас, вот "сержант Кесс кинжальным огнем расстрелял большую группу солдат противника, которые двигались в его сторону с поднятыми руками". Это правда, сержант? Говорите прямо, не бойтесь. Вы действительно уничтожили сегодня ночью большую группу наших потенциальных военнопленных? И если да, то зачем?
- Этого не может быть... - прошептал Кесс вмиг побелевшими губами.
И сразу подумал - а почему, собственно, не может? Система наведения у меня ни к черту, это ясно, да - ночной бой, да - дым, да - блики от выстрелов. Очень может быть, что и уничтожил. Очень.
- Я... я... я не мог. Уж во всяком случае - не хотел. А это точно был я?
Оу кивнул.
- Будь проклята эта война! - с чувством воскликнул Кесс.
- Будь она проклята.
- И много я уничтожил?
- Около тридцати человек, - сказал Оу, - так написано в рапорте нашего наблюдателя. Только поймите меня правильно, Май, лично вас я ни в чем не виню, потому, что знаю по себе, какая дрянь все это протезное золото.
Оу неуклюже выбрался из-за стола и поддернул штанины. Кесс увидел два толстых золотых стержня, которые слабо блеснули в лучах тусклой лампочки.
- Это вы очень хорошо сказали про дрянь, господин капитан, - с чувством произнес Кесс. - Это вы очень хорошо и правильно сказали. Во всем виновато это проклятое золото, этот презренный грязный металл. И ведь его суют уже не только в наши протезы, но и в оружие, и в боеприпасы! Вы только подумайте - в оружие и боеприпасы! Золотые затворы на орудиях плавятся после четвертого или пятого выстрела, стволы деформируются, золотые снаряды заклинивает уже на входе в канал, а затем они взрываются и выводят из строя наши боевые расчеты! А золотая броня наших танков? После попадания кумулятивного снаряда внутри надуваются раскаленные золотые пузыри и наши танкисты мгновенно превращаются в золотые статуи. Вы когда-нибудь видели эти статуи, капитан? А я видел. Это ужасное зрелище. Особенно рты, они словно бы навсегда застывают в немом крике о помощи. О помощи, которая уже не придет никогда. Если... если... я убил этих несчастных, то у меня остается только один выход - пустить пулю в свой лоб. Говенную золотую пулю, и я сделаю это прямо сейчас!
Кесс начал быстро расстегивать кобуру, но Оу неуклюже проковылял к нему и придержал руку сержанта.
- Успокойтесь, дружище, успокойтесь, сегодня утром получено донесение с той стороны. Они все целы, вы никому не попали в голову, их уже протезируют.
- Слава Маммонэ, Афродизи и Марзу, - прошептал Кесс, убирая руку от рукоятки пистолета. Он быстро вытер выступивший на натуральной части лица пот и с облегчением вздохнул.
- Слава священной триаде, - Оу вернулся за стол и тяжело опустился на обгоревший стул.
В помещении установилась полная тишина, нарушаемая только повизгиванием глазного импланта Кесса, который быстро подергивался в своем золотом гнезде, метался там из стороны в сторону, описывал круги и зигзаги, словно бы выискивая цель для выстрела - "вззик-вззик... вззик-вззик".