– Чего ты раскипятился? – удивлённо спросил Мишка. – Тебе никто не собирается мешать! Пожалуйста, добивайся на здоровье…
– И добьюсь! – Он замолчал и стал смотреть в окно, но спустя минуту заявил: – Не хочу больше кататься. Скучно! Давай выйдем и мороженого купим. Посидим где-нибудь в тишине и в прохладе, а то ещё не известно, что завтра на базе будет…
Не глядя на Мишку, он встал, подхватил свою сумку, автомат и пошёл по проходу. Немного подумав, Мишка встал тоже и отправился за ним следом.
Они вышли в Рамат-Эшколе, новом и красивом районе, бывшей иерусалимской окраине, застроенной после Шестидневной войны. В конце проспекта автобус сворачивает к университету, но ехать в студенческий кампус и шумные учебные корпуса не хотелось.
В первом же уличном кафе с большим полосатым тентом над столиками они купили мороженое и уселись в белые пластмассовые кресла.
– Не хочу больше на эту тему разговаривать, лучше помолчим, – заявил Амнон. – Всё равно тема бесконечная, нервов жалко, а мы друг друга едва ли поймём…
Но долго молчать он не мог, а переключиться на что-то иное сразу не получалось.
– Понимаешь, наше государство задумали идеалисты, мечтавшие совместить несовместимые вещи – дать собственную землю народу, который две тысячи лет не имел даже своего угла и жил на чужих землях призрачными мечтами. Выработал в себе комплекс вечного гостя, ежесекундно ожидающего недовольный окрик хозяина. Если бы мы не верили все эти годы, что земля Израиля когда-то непременно станет нашей, возможно, стали бы совсем иными, не такими, какие есть сейчас. Ведь мы за тысячелетья приучили себя жить скрытой надеждой, считать, что окружающая действительность временна и недостойна нашего настоящего предназначения, выработали упрямство во всём, даже в собственных заблуждениях… Временами мы теряли путеводную нить, свыкались с недостижимостью идеалов, может быть, гораздо больше, чем другие народы, но, в отличие от них, никогда не утрачивали свою веру. И даже испытывали от этого своеобразное садистское удовольствие… Да, мы с тобой жили в разных условиях – я здесь, с постоянными родительскими воспоминаниями о жизни среди мусульман, ты – среди коммунистов, но, сам посуди, была ли между нами принципиальная разница? И в тебе, и во мне, помимо желания, уже была заложена многовековая обречённая готовность сносить оскорбления и вытирать плевки с лица, нежелание идти на открытый бунт, но всеми способами добиваться своего, упорно копить силы на чёрный день и не пускать в свой мир посторонних. Сокровенная мечта не давала преступить грань между нами и теми, у кого такой мечты нет… Улыбаешься? Думаешь, небось, с чего этот «интеллектуал» заворачивает такие цветастые фразы? Ему бы – про баб, деньги да баскетбол…
Мишка с удивлением разглядывал Амнона, с трудом поспевая за его мыслями.
– …Ну, да ладно. Всё равно когда-то я должен был кому-то высказать всё, что накипело на душе. Так что терпи, солдат, пока командир сопли по воротнику размазывает… – Амнон вытащил сигарету, нервно прикурил и швырнул зажигалку на стол. – И вот пришли великие идеалисты, которые протянули нам потерянную путеводную нить. Они знали, куда идти, как идти и чем необходимо пожертвовать, чтобы достичь цели и не сбиться на дорогу, проторенную другими народами. Одного не учли: за тысячелетия ожидания мы устали, смертельно устали. Так устали и привыкли к своему положению, что стали тяжелы на подъём, а если и поднимались, то со всем своим скарбом и предрассудками. Нам больше не хотелось перемен и неизвестности… Однако ничего другого нам не оставалось: мечта уже нашла благодатную почву в наших истомившихся душах, и мы вдруг почувствовали, что больше так продолжать не можем, ведь вот она, подлинная свобода, на горизонте. Из народа-приживалы и вечного гостя на чужом пиру мы превратились в народ, опьянённый неожиданно свалившимся богатством. Но любой знает: посади голодного за стол, уставленный богатыми яствами, он сперва опьянеет от вида такой роскоши, потом бросится есть и не остановится до тех пор, пока его не вывернет наизнанку… Знаешь, что я сейчас подумал? Может, всё, что у нас есть сегодня, мы получили преждевременно? Иначе, почему в нас столько разочарования, беспричинной обиды и жестокости? А ведь мы, по сути дела, получили совсем немного – нам лишь удалось стать такими свободными, как остальные народы, а самое главное – оно по-прежнему впереди…