Теперь к Александру вернулась его светская любезность. Людмила сказала, что собирается домой с дневным поездом. Неужели это серьезно? Может быть, она погостит подольше?
— До утра, — настаивал он, — или хотя бы до вечера. Нет? Ну, тогда остается одно — как можно лучше использовать время до отъезда. Сейчас мы составим программу, да? Прежде всего к квартирным хозяевам Йозефа, затем небольшая прогулка по городу и хороший обед в «Голубой звезде»… К сожалению, я не могу поехать вместе с вами. Да, да, дела, как всегда! Но на вокзале мы встретимся, а то и за обедом, я посмотрю, что можно сделать. А сейчас садитесь в экипаж… Нет, нет, не возражайте, дорогая, я вполне могу обойтись на это время без лошадей, а вы в Праге не каждый день бываете.
Он взял Людмилу под руку. Так они и вышли из комнаты. Она покраснела, смутилась, казалась помолодевшей и счастливой. Александр невольно крепче прижал к себе ее руку.
На лестнице на первой площадке стояла Валли. При виде ее у Александра явилось поползновение отпустить руку Людмилы, но он сейчас же подавил это желание. Людмила ничего не заметила, но зеленые глаза Валли сузились в щелочки.
И вдруг Александр с болезненной отчетливостью увидел, какие дряблые у Людмилы щеки. Нет, тут и румянец смущения не обманет.
Людмила вопросительно посмотрела на Валли, потом на Александра. Но он быстро начал рассказывать, как изменилась Прага за последние годы.
У крыльца он в приступе сентиментальности отбросил все свои прежние намерения, велел передать нотариусу, что не приедет, и вместе с Людмилой и Йозефом сел в экипаж. Он отвез юношу на квартиру, помог Людмиле сделать покупки, сам накупил ей массу подарков, заказал в небольшом погребке обед, «как в то лето восемьдесят девятого года», и на прощание преподнес ей букет желтых и красных роз, потому что в то время это были «их цветы».
Высунувшись из окна вагона, она проливала счастливые слезы, и пока поезд не скрылся между пакгаузами и грудами угля, Александр видел, как она машет ему платком.
X
За всякими неотложными делами Александр совсем забыл, что в ящике письменного стола еще остались от утренней почты два непрочитанных письма. Он вспомнил о них только поздно вечером, когда уже лег в постель.
Письмо из Берлина могло спокойно долежать до утра. Оно было от немецкого журналиста, который регулярно радовал своих друзей длинными, обстоятельными, но маловразумительными посланиями. При одной мысли об этом эпистолярном творении на Александра напала зевота.
Да, но ведь есть еще письмо, адрес на котором написан незнакомым женским прямым почерком! «Неужели вылезать из теплой постели, подниматься на два этажа по холодной лестнице, а потом снова идти обратно?» — подумал Александр.
Некоторое время он колебался.
Под конец любопытство взяло верх.
Александр накинул стеганый халат, обмотал шею теплым шарфом и взял электрический фонарик. Вспомнив о незнакомце, которого несколько дней тому назад видел на лестнице, Александр быстро посветил фонариком, однако ничего подозрительного не обнаружил. Но когда, вернувшись обратно в квартиру, он запирал на засов входную дверь, с того конца коридора, где были расположены спальни женщин, до него донеслись смутные голоса.
Он прислушался. Разобрать, что говорят, было невозможно. Вероятно, Каролина, страдавшая бессонницей, не отпускает от себя горничную или фрейлейн Шёнберг — домоправительницу.
Александр уже направился к себе, но тут вдруг до него долетел чей-то смех, и он остановился. Так это Валли? Александр напряг слух. Голоса стали громче, теперь он ясно различал голос внучки и другой, мужской.
От этого открытия Александр пришел в такое волнение, что ему самому стало смешно. «Что за дурацкая мысль! — подумал он. — Не могу же я сейчас… — Но он уже крался на цыпочках по коридору к спальне внучки. — Хорош я буду, если Каролина выйдет в коридор или если Валли меня увидит!» Его бросило в жар от такого предположения, но хотя Александр несколько раз порывался повернуть обратно, все же он продолжал красться по коридору. И при этом рассуждал сам с собой: «Я веду себя возмутительно, но в конце концов она мне внучка, и я в какой-то мере… Нет, я просто смешон. Дедушка, подслушивающий под дверью, фу, черт знает что! А все это, конечно, мое проклятое холостяцкое положение, только оно виновато! Смешно, есть у тебя женщина — делаешь глупости, нет женщины — делаешь их еще больше. Ну, да мне просто любопытно, чем здесь кончится».