В подъезде Валли столкнулась с Гелузичем.
Он увидел, как она взволнована, заметил пятно крови у нее на платье.
— Он тебя ранил? — прохрипел Гелузич.
Какое-то мгновение Валли смотрела на него, ничего не понимая. Только потом до нее дошел смысл вопроса. Она неохотно мотнула головой.
— Значит, только себя. — Гелузич взял ее за руку. — Пойдем, нам надо туда!
Она вырвала руку.
— Не хочу! Он покончил с собой, а ты…
— Молчи! — Гелузич зажал ей рот рукой, схватил ее в охапку, словно она какой-то куль, и стал подыматься по лестнице. Валли стонала от ярости, кусала руку Гелузича, но он не обращал на это внимания. Но когда она попробовала вырваться, он поставил ее на ступеньку и отвесил ей две оплеухи, по одной и другой щеке.
— Сука, идиотка, обоих нас погубить хочешь?
Валли сразу как подменили. Ее охватило незнакомое сладострастно-жуткое чувство. Пощечины, ругань, холодная жестокость Гелузича лишили ее воли.
Молча, покорно поднялась она рядом с ним по лестнице, отворила входную дверь.
— Ступай в гостиную и жди меня, — приказал Гелузич. — Постой, возьми тряпку и мыло и ототри холодной водой пятно внизу на платье! — Он скрылся в ванной.
Валли пошла в турецкую гостиную, села — спиной к пуфу-бочонку — на оттоманку и начала оттирать пятно. Зубы стучали, пальцы не слушались, но это скоро прошло. Она слышала, как Гелузич возился в ванной, тихонько насвистывая «Вечернюю зорю» Гайдна. Гелузич насвистывал неплохо, с подлинным чувством. Это звучало как прощание с Польди — весьма несентиментальное прощание.
«Все-таки Марко молодец! Какое самообладание, какая решимость!» Валли закрыла глаза, и снова ею овладело то сладострастно-жуткое чувство, которое она ощутила, когда он ее ударил. Может быть, и не следует с ним порывать?
Гелузич, все еще насвистывая, вошел в гостиную, на руках были старые перчатки, рукава рубашки засучены. Он положил мундир Польди на стол и порылся в карманах. На свет божий появились цветные юмористические открытки, портсигар, зеркальце, карманная щеточка, две костяные запонки и бумажник, в котором лежали мелкие бумажные деньги, визитные карточки и с полдюжины пожелтевших исписанных листков. Гелузич отложил листки в сторону, а все остальное сунул обратно в карманы мундира. Потом выдвинул ящик стола, достал оттуда чернила и бумагу, разложил на столе пожелтевшие листки и начал писать, поглядывая на них.
Валли подошла ближе и с любопытством заглянула через плечо Гелузича. На пожелтевших кусочках бумаги, нарезанных из канцелярских бланков, детским, круглым с завитушками, почерком майора Польди были записаны поварские рецепты. Гелузич снял перчатки и стал писать отдельные буквы и слоги, без всякой связи и смысла.
Валли не сразу поняла, что он пробует подделать почерк Польди. И, надо сказать, очень искусно.
— О! — удивленно воскликнула она. Гелузич чуть повернул к ней голову и подмигнул.
— Ага, начинает доходить? — Он продолжал писать. — Видишь, должен же он, бедняга, как-то объяснить свой поступок, — не то что цинично, но вполне хладнокровно заметил он. — А то, если его здесь найдут, мы можем попасть в весьма неприятную историю. Во всяком случае, по отношению к тебе он поступил очень необдуманно, о себе я уж молчу.
Что-то заставило Валли насторожиться. Ага, то, как он подчеркнул слово «мы». Как это пришло ему в голову сказать «мы»? Валли сморщила нос.
От Гелузича это не скрылось, хотя, он, по-видимому, с головой ушел в свое занятие.
— Здешние жильцы и тебя несколько раз видели, понимаешь, золото мое? И если вокруг этого самоубийства, к которому я, само собой, совершенно не причастен, — тут он обернулся и подкрепил свои слова наставительным, почти угрожающим жестом, — если вокруг этого самоубийства создадут дело, тогда капут не только… э, да это тебе знать ни к чему.
Он опять хотел приняться за писание, но Валли, которая почувствовала, что ее сейчас захлестнет волна ярости — захлестнет, подымет на гребень и утащит, — возмутилась:
— Почему это мне знать ни к чему?
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Не женское это дело…
— Брось, пожалуйста, мне надоели пустые фразы.
— Послушай, золотце, сейчас мне не до того. Поди сядь вон там! И помолчи. Ну, чего ты ждешь?
— Ах, так, ты думаешь, тебе удастся тот же номер, что на лестнице? Нет, голубчик, ошибаешься. Со мной второй раз не выйдет. И не воображай! Слышишь? Не прикасайся ко мне, а не то…
Гелузича озадачило выражение холодной ненависти на ее лице, он отошел.
— Валли, я думаю, ты понимаешь. Это для твоего же блага.