— Все-таки странно, — сказал он Ирене, которой дал прочитать рукопись, — как это некоторым авторам удается дать в своих статьях больше того, что у них есть. Их писания в известной мере выше их духовных и моральных возможностей. Что это, мошенничество, или результат большого напряжения, или просто права старая пословица: «Даст бог службу, даст и разум»?
— Я вижу, ты в качестве бога твоего сотрудника Франка хочешь присвоить и часть его будущей славы?
— Я не знал, что ты такая насмешница, дорогая.
— О, кому бог дал такого друга, как Александр Рейтер, тому он даст и умение острить.
— Ирена, Ирена, я каждый раз заново открываю тебя; ты каждый раз новая Ирена.
— Этому я особенно рада.
В ее янтарных глазах зажглись огоньки. Александру она показалась особенно желанной.
Это и обрадовало и испугало его. Почему каждому глубокому чувству присущ страх — страх и грусть?
«Ответственные неответственные» произвели фурор.
Одна венская газета, перепечатавшая эту серию статей, назвала Франка восходящей звездой на журналистском небосклоне и получила от своего бюро вырезок заметки и статьи из различных иностранных газет, в которых упоминалось о нем, — была даже одна вырезка из египетской газеты и одна из бразильской.
— Только, ради бога, не вздумайте считать, что вы уже персона, — увидя такой успех, строго и наставительно заметил доктор Кухарский, однако он дал Франку отдельный кабинет в редакции (что, по его словам, в журналистике равнялось посвящению в рыцари) и решил повысить «молодому человеку» жалованье.
И Александр в качестве издателя «Тагесанцейгера» тоже удостоился похвал за напечатание разоблачительных статей. Даже газета союза типографских рабочих, резко нападавшая на Александра за его посредническую деятельность во время забастовки, говорила теперь о его беспристрастности. А Зельмейер выступил в палате господ с речью, в которой противопоставлял образ действия своего друга — «пример сознательной любви к родине критически мыслящего либерала» возне «ура-патриотов и шакалов-дельцов».
— Ну что, разве я не была права? Слава Франка принесла выгоду и тебе! — поддразнивала его Ирена, однако Александр заметил, что она, как ребенок, радовалась почету, выпавшему на его долю.
XIII
Приблизительно тогда же, когда шум, поднятый вокруг дела о поставках на армию, достиг своего апогея (вскоре затем оно было предано забвению стараниями высших инстанций), закончилась и трехмесячная забастовка. Касса союза была пуста; в типографиях работало очень много штрейкбрехеров. Мирное соглашение было достигнуто на более или менее приемлемых условиях, что в значительной мере следовало отнести за счет активного участия Александра.
— Мы выиграли сражение, — заявил он на решающем заседании Объединения издателей. — Теперь мы должны привлечь на свою сторону рабочих.
— Ого! Есть кого привлекать! Эту сволочь! Нет, благодарю покорно! — кричал толстяк Бишицкий. — Если мы добились преимущества, надо его использовать до конца. Я как-нибудь обойдусь без громких слов о великодушии победителя. В хрестоматии они, возможно, и уместны, но в практической жизни ломаного гроша не стоят.
— Дело не в великодушии. Дело в широкой и дальновидной политике предпринимателей. Это нечто совсем другое.
— Пустые разговоры, идеалистические бредни! Надо смотреть на вещи реально. Если мы хотим в ближайшие десять лет спокойно работать, мы должны ясно показать этим лодырям, что забастовка — преступление, за которое нечего ждать награды.
Господин Холлан, решительно распушив свою бороду а-ля Генрих IV, поддержал Бишицкого.
— Я не могу не признать логику ваших аргументов. Пусть они нас ненавидят, только бы боялись — это сказали еще древние римляне.
— Да, мы должны ясно показать свою силу! — повторил Бишицкий, размахивая перед самым лицом Александра своими лапищами.
Александр сохранял полное спокойствие.
— Вы стремитесь не к миру, а к запугиванию. Я полагаю, что взаимоотношения предпринимателей и рабочих должны строиться не на страхе и недоверии, а на доброй воле и уважении.
— Ха-ха-ха! А еще на чем? — расхохотался Бишицкий.
Но Александр не смутился. Он продолжал все так же невозмутимо:
— Надо уважать права обеих сторон! Принцип мести, который вы, очевидно, считаете правильным, — принцип обоюдоострый. При первом же случае он обратится против нас. А честный мир выхватит у радикальной агитации почву из-под ног.