— Я не знаю… — неожиданно вступила в разговор Елена; она быстро смяла в бесформенный комок вылепленные из хлебного мякиша фигурки, — я нашла у дочери брошюру, озаглавленную «Пушечные короли несут нам войну». Кто такие, собственно, эти пушечные короли? И почему именно они несут нам войну?
Последний вопрос был обращен к супругу. Макс Эгон хрустнул пальцами.
— Слишком много говорят о войне, — заявил он с непривычным для него жаром, — именно потому этот вопрос и представляется таким значительным. В конце концов мы не каннибалы. Войны еще возможны на Балканах или в Триполи, но не в государствах с высокой цивилизацией! Зачем нужно культурным людям вцепляться друг другу в горло? Я думаю, что это нелепо, я думаю… но… впрочем… — Он поднял плечи и погрузился в созерцание собственных ногтей.
На минуту воцарилось молчание.
— Может, просто все устали от мирной жизни, — заметила Валли.
Стентон наклонился вперед.
— Интересно. Как вы додумались до?..
Ирена резко отодвинула свой стул. Увидя, что Стентон замолчал, заметив ее движение, а остальные посмотрели на нее, она прикурила губу.
— Мне показалось… у меня было такое ощущение, будто это гораздо менее интересно, чем… ну, словом, ужасно грустно, — закончила она с неопределенным жестом, и нетерпеливым и виноватым.
XVI
— Что с тобой было тогда за столом? Что за вспышка? — спросил Александр после ухода гостей. — Ты была какая-то растерянная!
— Еленины слова подействовали мне на нервы. И то, что сказали Макс и Валли, тоже. Прости, но отделываться пустыми фразами от таких серьезных вопросов! Особенно — равнодушное замечание Валли. О чем с таким жаром беседовали за кофе вы трое — профессор, Стентон и ты?
— Во время этого разговора выяснилось, почему, собственно, Стентон организовал сегодняшнюю встречу. Потому что организовал ее все-таки он, теперь я это знаю.
— Так для чего он это сделал? — Ирена старалась говорить равнодушным тоном, но голос ее звучал как-то сдавленно.
Александр не обратил на это внимания.
— Можешь себе представить, это высокая политика. — Заложив руки за спину, Александр быстро шагал из угла в угол. Объясняя, он разгорячился. — Профессор Масарик всего несколько дней, как вернулся из Белграда, где он встречался с сербским премьер-министром Пашичем. При этом у Масарика создалось впечатление, что сербы готовы пойти на большие уступки, только бы раз навсегда уладить разногласия с Австрией. При последней встрече он определенно получил полномочие предложить нашему министру иностранных дел свидание с Пашичем. Пашич приехал бы в Вену с почетным для Австрии предложением.
Александр остановился перед Иреной. По тому, как у него дергались брови, она поняла, что его фантазия разгоралась от собственных слов.
— А как ты думаешь, милый, если бы встреча состоялась, это было бы большое дело?
— Еще бы, Ирена, еще бы! Очень большое! Я не хочу преувеличивать, но если бы Сербии и нам удалось прийти к действительному взаимопониманию, то мир был бы обеспечен… ну, во всяком случае, на два-три десятилетия.
Он опять принялся шагать из угла в угол, что-то тихо напевая. Ирена молча следила за ним. При очередном повороте Александр поймал ее вопросительный взгляд. Он стукнул себя по лбу.
— Верно! Ты ведь не знаешь, при чем тут сегодняшний ужин. Ну, так вот, слушай! Профессор Масарик сразу же известил нашего министра иностранных дел, что у него есть поручение от Пашича. Но граф Берхтольд оставил это без внимания. Видишь ли, министру иностранных дел его императорского величества невместно воспользоваться при дипломатических переговорах посредничеством простого смертного, да к тому же еще чешского оппозиционного депутата! Конечно, это глупо, но такова система. А ведь профессор Масарик — человек обходительный и ведет не слишком радикальную политику. Будь наши правители людьми умными, они ценили бы такого рода оппозицию, в принципе не возражающую ни против идеи монархии, ни против австро-венгерской концепции. Но для Берхтольда подозрителен всякий, если он не стопроцентный поборник феодализма. А подозрительных игнорируют. Но так легко его сиятельству не отделаться. Надо хотя бы принудить его коротко и ясно сказать, что взаимопонимание ему нежелательно. Это, разумеется, возможно только в том случае, если удастся устроить, чтобы он все-таки принял профессора. Вот тут-то я и должен помочь: через Зельмейера и его связи, может быть, и через личное вмешательство… Но почему у тебя такое скептическое лицо! Ты придаешь так мало значения моим связям или совсем не веришь в мои способности?