«Странно, — подумал он, — сколько раз за сегодняшний день собирался я прочитать это письмо, и всегда что-нибудь мешало. Если бы я был суеверен, как Каролина, я бы остерегся его распечатывать». Александр усмехнулся, однако, вскрывая конверт, он почувствовал, что нервничает, и не только от любопытства.
На плотном листе полотняной бумаги цвета слоновой кости, как и конверт, стояло всего несколько строк:
«Дорогой Александр,
Вы, конечно, удивленно качаете головой, и должна сознаться, будь я на Вашем месте, я тоже была бы поражена, — получить после столь долгого перерыва письмо — от меня, да к тому же еще из Праги. Но разгадка проста. Я перебралась сюда, по крайней мере, на ближайшие месяцы. Как это случилось и еще многое другое я Вам расскажу при свидании, на которое надеюсь в скором времени. Жду Вас в один из ближайших четвергов. Я знаю, Вы очень заняты, но думаю, что не ошибусь, предположив, что Вы по-прежнему галантны и… любопытны и потому не заставите старую приятельницу долго ждать.
Значит, до скорого свидания! А пока самый сердечный привет от Вашей Амальтеи А.».
«Амальтея? — подумал Александр. — Кто бы это мог быть?» Он не мог вспомнить ни одну женщину с таким именем. И все же она, должно быть, хорошо его знает. Но, вероятно, раньше ее звали иначе. Какая же у нее фамилия? Что скрывается за этим «А.»? Э, да тут в левом верхнем углу что-то выдавлено.
Александр пододвинул лампу, стоявшую на ночной тумбочке. Теперь только рассмотрел он корону о семи зубцах, небольшой герб с тремя перьями и надпись «Арндтем».
«Арндтем и баронская корона, так это же…» — он вдруг развеселился. Да это же Мальти! Мальти, первая его подруга из актрис. Она играла во французских комедиях кокетливых субреток, но твердо верила, что при ее трагическом таланте ей уготована блестящая будущность в венском Бургтеатре. Случалось, что она в известной мере предвосхищала эту будущность, правда, в ситуациях весьма мало для того подходящих: например, декламировала в постели прощальный монолог Кетхен из Гейльбронна{19} или стояла перед зеркалом в позе Ифигении{20} и переносилась душой в Грецию, вместо того чтобы шнуровать корсет.
Впрочем, раз она действительно сыграла Кетхен, заменив неожиданно заболевшую гастролершу; но тогда она уже не была любовницей Александра. Это было во времена Людмилы или совсем незадолго до того. После спектакля Мальти пришла к нему, чтобы рассказать о своем триумфе, но он вынужден был принять ее в прихожей, потому что в спальне была другая гостья. Ах, как они смутились в первую минуту и как потом хохотали… А ее шляпка из фиалок! У нее у первой была такая — выписанная из Парижа и похожая на пышную клумбу. Эта шляпка поразила в самое сердце двух молодых поэтов, они сочинили в честь Мальти и ее шляпки стихи, в которых речь шла о всепожирающей страсти и о совместной смерти от любви. Мальти декламировала эти стихи с трогательным пафосом и надеялась прославиться, хотя бы в качестве второй Диотимы{21}, если успех на театральных подмостках заставит себя слишком долго ждать. Но потом ей предложил руку, а заодно и поместье некий старый барон, она решила не претендовать на артистическую карьеру и…
Да, что же из нее в конце концов вышло? Александр вспомнил, что как-то слышал, будто барон Арндтем покончил жизнь самоубийством, так как не мог расплатиться с долгами, и оставил вдове весьма скудную ренту, которой в обрез хватало на более чем скромное существование в глуши Силезии.
Неужели Мальти избежала этой участи? Судя по письму, его отправительницу не одолевали мелкие заботы.
Ну конечно, он пойдет к ней! Мальти в качестве баронессы Амальтеи фон Арндтем — какой абсурд! Любопытство его так разгорелось, что он охотно тут же побежал бы к ней. Тут же, среди ночи. Как прибежала к нему Мальти тогда, после спектакля, где она играла Кетхен.
Уже засыпая, Александр громко расхохотался.
XII
Часы на вокзальной башне, которые супругам Рейтер были видны из окна столовой, показывали два часа пополудни. Из дверей вокзала выливался поток пассажиров. Мостовую запрудили фуры, дрожки, трамваи. Узкая Гибернская улица гудела от шума. Но квартира Рейтеров, невзирая на уличный грохот и суетню, была, как обычно в этот час дня, погружена в своего рода полудремоту.
Адриенна, собравшаяся уходить, уже в пальто с капюшоном, быстро пошла к спальне матери и тихонько постучала. Ее надежда, что мать не услышит, не оправдалась. Елена отозвалась слабым, глухим голосом: