Уже начало девятого. Тетушка Каролина, наверное, восседает во главе стола, смотрит на циферблат больших стоячих часов и ораторствует о распущенности современной молодежи. А Адриенна, с которой они договорились на сегодняшний вечер (у нее, у Валли, это совершенно вылетело из головы во время прогулки с художником Хохштедтером), Адриенна, верно, уже потеряла терпение, не знает, что делать, сидит как на иголках; чего доброго, еще может выболтать, что они задумали!
«Счастье, что Монтебелло на лестнице!» Еще в воротах Валли почувствовала запах угля, услышала знакомые звуки и поняла, что фрейлейн Шёнберг разводит паровой утюг, которым во всем доме пользовалась только она.
Над перилами появилось курносое, как у мопса, лицо экономки.
— Добрый вечер, Монтебелло! — крикнула Валли. Подымаясь по лестнице, она уже сняла пальто, а теперь сдернула с головы шляпу. — Гроза еще не грянула? Надеюсь, ты сказала, что я понесла в чистку кружевное жабо и задержалась?
Ну как может Валли задавать такие вопросы? Фрейлейн Шёнберг скорчила кислую мину. Неужели не понятно само собой, что Монтебелло всегда, когда нужно, выступает в роли ангела-хранителя? И как могла Валли предположить, что она придумает такое неудачное оправдание? В голосе фрейлейн Шёнберг слышалась насмешка.
— Если бы я, деточка, прогуляла бог знает где столько времени, я бы на твоем месте придумала более подходящее объяснение. Чистка-то за углом, а тебя три часа дома не было.
Валли осознала свою ошибку, она обняла за талию квадратную экономку.
— Ты права, Монтебелло, — пропела она нежным голоском, — это было бы очень глупо. А что ты сочинила?
— Сочинила! — проворчала уже почти примирившаяся с Валли экономка. — А что мне оставалось делать, как не сочинять, раз ты не сказала, где пропадаешь?
Валли погладила ее по щеке.
— Ты несправедлива ко мне, Монтебелло. Я на самом деле хотела только кое-что купить. Честное слово! Но тут вдруг подвернулось ужасно важное дело. Совершенно неожиданно, правда. Потом я тебе все расскажу. Ты сама увидишь, я просто не могла ничего сделать. — Сказав так, она прижалась лбом к плечу фрейлейн Шёнберг, выгнула спину и замурлыкала.
— Ах ты кошка-подлиза, нечего добренькой прикидываться!
— Кошка, согласна, но не подлиза. Уж к тебе-то, Монтебелло, я не подлизываюсь. Ты это отлично знаешь.
— Ну ладно, ладно. Теперь слушай, я сказала тете Каролине, что звонили из Академии живописи, профессор Ванка просил передать, что ты была у них в гостях и они тебя задержали.
— Вот придумано так придумано! — прервала ее обрадованная Валли. — Поди, я тебя расцелую. — Она обняла притворно сопротивлявшуюся экономку и несколько раз громко чмокнула ее. — А самое замечательное знаешь что? Я на самом деле была там. То есть почти там. Но как ты догадалась? Да ты у нас ясновидящая!
Польщенная фрейлейн Шёнберг улыбалась.
— Господи Иисусе, и, по-твоему, ты не подлиза! — Она вдруг остановилась. — А теперь марш в столовую. Тетушка и так уже мигренью мучается.
— Ох, тогда ничто не поможет, даже самое лучшее объяснение.
— Сегодня тебе везет не по заслугам. Там сейчас громоотвод.
— Громоотвод? Но это не… Адриенна?
— Да нет, капитан фон Врбата.
— Что? Польди? А он зачем пожаловал?
— Не знаю. Он хотел поговорить с господином Рейтером, а когда я сказала, что господин Рейтер в Вене, он совсем растерялся. А потом велел доложить барыне и прошел к ней — и такое у него, Валли, лицо было, ну словно шел зуб дергать. Они, должно быть, поссорились, потому что барыня послала Рези за нюхательной солью. Но если ты и теперь не поторопишься…
— Иду, иду. Стрелою несусь! — Последние слова Валли пропела на мотив недавно вошедших в моду куплетов о пилотах. — Стрелою несусь. На крыльях лечу.
Она побежала к себе в спальню. Быстро сбросила на кровать пальто, юбку, блузку, стерла пудру с лица и принялась приглаживать мокрой щеткой свои кудри.
«Фу, даже тронуть противно! Какая мерзость! Будто крысу гладишь!» Но что делать! Фрау фон Трейенфельс любит прилизанные волосы. И самый верный способ настроить ее на мирный лад — это вырядиться чучелом. «Теперь еще быстро напялю мешок!» И Валли надела платье «реформ», изготовленное домашней портнихой по картинке из «Адельблатт». Валли чувствовала себя в нем как в пеленках, а отделка плетеным кружевом напоминала ей то белье, что она носила в детстве, — теплое, некрасивое бумазейное белье, которое вечно торчало из-под платья. «Брр!» При одном воспоминании у Валли сделалась гусиная кожа.