— Не уйду? — крикнула она уже в дверях. — Что ты! Но теперь я и вправду вернусь, даже несмотря на то, что я это торжественно обещала.
X
Она быстро шагала, а потом даже припустилась бегом по узким улочкам Старого Места к Тынской церкви и на ходу думала: зачем, собственно, она условилась о встрече? Что ждет от нее? Что сулит ей свидание с художником Раулем Хохштедтером?
Когда он сегодня днем так, между прочим, предложил погулять как-нибудь вместе при луне, она сразу согласилась:
— Прекрасно. Когда же мы встретимся? Сегодня?
— Сегодня не полнолуние, — возразил растерявшийся Хохштедтер.
Валли вспомнила выражение его лица в ту минуту — замешательство, недоверие, вожделение, отразившиеся на нем, и снова рассмеялась. Ей уже тогда стало ясно, что Рауль Хохштедтер пустое место. И все же она не прекратила игры:
— Ну и что же? Луна тут не самое главное.
— Что?.. Как же так?.. Ха-ха-ха, весьма тонкое замечание! Или ты думаешь?..
— Что я думаю?
— Валли, если бы я не знал, что имею дело с барышней из хорошего дома — как ты полагаешь, что бы я подумал?
— Уверена, не то, что следует, дорогой. — И Валли переменила тему разговора.
О прогулке при луне больше не было речи, и, только уже прощаясь, Хохштедтер спросил:
— Итак, когда мы снова встретимся? Сегодня вечером?
А Валли дерзко вскинула на него свои зеленые глаза.
— Ты, верно, забыл, что барышне из хорошего дома нельзя прийти в десять вечера к Тынской церкви, к боковому входу с Малой Тынской.
Почему она так ответила? Почему спешила сейчас к Тынской церкви? Почему связалась с Хохштедтером?
С чисто рейтеровским вкусом к самоиронии она решила: «Из научного интереса, иначе говоря — из любопытства».
И действительно, Валли шла сейчас на свидание с Хохштедтером из любопытства. Совершенно так же, как из любопытства познакомилась она с поляками и их друзьями; совершенно так же, как ее отец из любопытства гонял по всему свету и кончил жизнь, испытывая автомобиль, тогда еще бывший новинкой. «Но такой трагический конец вовсе не обязателен, — утешила себя Валли, — а тем более с Раулем Хохштедтером».
Она подумала, как весело и в то же время как безумно волнующе будет ошарашить Хохштедтера вопросом, не желает ли он написать ее портрет ну… хотя бы сегодня вечером?
Она представила себе его хриплый от волнения голос, его вопрос, как она себе это представляет, и свой ответ самым невинным тоном: «Ах, очень просто, в накинутой на плечи шали, а можно и без нее».
Ей вдруг вспомнилась витрина писчебумажного магазина напротив ее гимназии. Они с подругами часто стояли перед этой витриной, делая вид, будто рассматривают печатки и альбомы для стихов, но мысли их, конечно, занимала художественная репродукция в дальнем правом углу витрины. Под ней была подпись «Похищение женщин в горах Черногории, или Преступление турецких кавалеристов». У турок в красных фесках были зверские лица; за широкими кушаками торчали ятаганы. Они хватали за ноги и груди женщин, платья которых услужливо вздымались вверх. Картина волновала воображение. Валли еще помнила физическое ощущение томительной слабости в коленях, которое охватывало ее всякий раз, когда она глядела на эту картину, млея от сладостного страха и представляя себе, что и ее может когда-нибудь похитить такой вот турок. Ей казалось, что у нее сейчас обмякнут ноги.
И как раз то же ощущение было у нее и теперь, когда она представила себе, как она в один миг сбросит платье, если уже сегодня дойдет до этого.
Нет, она ничуть не собиралась уже сегодня дойти до этого, возможно, она вообще не дойдет до этого с Хохштедтером, а возможно, все-таки дойдет, и возможно, уже сегодня. Все зависит от обстоятельств. От настроения. От минуты.
Ей вспомнился один из афоризмов деда: «Экспромты придают жизни пряность». Она услышала этот афоризм несколько лет тому назад, в день своего рождения, когда Александр, нарушив планы тети Каролины, собиравшейся устроить в честь Валли скучное семейное торжество, экспромтом повел внучку в цирк. Странно, что она именно сейчас подумала об Александре! Но, собственно, это совсем не странно, а вполне понятно. Что он сейчас делает? Верно ли, что он уехал в Вену только по делам? Только чтобы повидать своего друга Зельмейера?
Ах, жизнь так непроницаема и чудесна, так таинственна и чудесна. А она, Валли, стоит только у ее порога.
Она остановилась на углу Малой Тынской улицы, чтоб немножко прихорошиться. Фланер в сером котелке и с тросточкой в руках оглянулся на нее, когда она вытащила из муфты зеркальце и при свете уличного фонаря напудрила нос. Валли быстро скорчила ему гримасу, но, когда он притронулся к котелку, сразу приняла вид недотроги. От удивления он вылупил на нее глаза и выронил тросточку. Споткнувшись на нее, он смутился и поспешил прочь. Валли громко расхохоталась ему вслед.