— Вот ты всегда так!
— Всегда? Ну что ты! Господи, я в самом деле пропущу заключительные курсы.
— Только по собственной вине, дорогой мой. Ты бы уже давно мог выложить свои новости. Во всяком случае, я надеюсь, что они касаются кредита на постройку нового аэроплана ротмистра Каспровича?
— Очень сожалею, но я имел в виду другое, тоже «дефицитное» предприятие. Твой сын благополучно прибыл в Нью-Йорк. Это бы еще ничего. Но, к сожалению, в первый же день по приезде он ухитрился занять у нашего нью-йоркского представителя «Моррисона и К°» вдвое больше, чем ему выдается в месяц… В данном случае, как мне кажется, теория наследственности блестяще себя оправдала… Но считай, что я ничего не сказал. Целую ручку! До вечера, mon amour!
XIV
Переживая горечь прощания, Александр снова впал в апатию, в полузабытье, потерял волю.
Будто во сне, ехал он с Иреной в город на Южный вокзал. С Иреной и все же без нее, — уже одно то, что они ехали к поезду, который должен был увезти Ирену, делало ее бесконечно далекой.
Будто во сне, слышал он, как замерли прощальные слова: «Прощай, Александр, прощай, любимый мой!» — будто во сне, смотрел, как уходит поезд, как рассеивается тянущаяся за ним полоса дыма.
Будто во сне, пошел он тут же на вокзале в почтовое отделение, послал телеграмму Зельмейеру. С огромным напряжением сочинил он беззаботно-шутливый текст и, совсем обессилев, опустил голову на руки и оперся о конторку. Рядом у окошка, где выдавалась корреспонденция до востребования, кто-то спросил, нет ли писем на имя адресата под шифром «Опернбаль тринадцать». Мужской, нарочито молодцеватый голос. Александр раз уже слышал этот голос, но где? Когда?
Через минуту, подняв голову, он увидел высокого, широкоплечего господина в элегантном зимнем пальто и цилиндре, отходившего от соседнего окошечка; в руке у него было письмо в лиловом конверте. При ходьбе он время от времени точно от чего-то отбрыкивался левой ногой, и это странное движение запечатлелось в мозгу Александра.
У выхода из вокзала Александр вдруг опять увидел господина в цилиндре, на этот раз в обществе девически хрупкого юноши богемного вида, одетого весьма экстравагантно. Оживленно жестикулируя, шагали они взад и вперед, потом остановились в нескольких шагах от Александра. Господин в цилиндре вскрыл лиловый конверт, вынул из него несколько банкнотов и протянул собеседнику. Тот небрежно сунул деньги в карман, с деловитой улыбкой пожал господину в цилиндре руку. Александр слышал, как он сказал: «Нет, сегодня ничего не выйдет. И завтра вечером я тоже не могу. Возможно, я еще дам тебе знать. Прощай!» Он кокетливо приподнял широкополую шляпу и ушел, вихляя бедрами. Господин в цилиндре, как зачарованный, смотрел ему вслед. Плечи его опустились, казалось, его поддерживает только зимнее пальто, а то он совсем бы сник, — весь его вид говорил, как он подавлен, как покинут. И опять он брыкнул левой ногой. Где Александр видел его раньше? Но незнакомец уже подозвал фиакр и уехал.
Александр еще немного помедлил, потом перешел довольно безлюдную привокзальную площадь и очутился в Швейцарском саду. По дорожкам, среди клумб и кустов, окутанных первой, еще робкой зеленой дымкой, прохаживались няни с детскими колясочками. Пенсионеры кормили скворцов. Нежно прижавшись друг к другу, прошла влюбленная парочка, женщина смеялась воркующим смехом. При мысли о своем одиночестве Александр почувствовал озноб. Он поспешил из сада на недавно устроенную стоянку таксомоторов.
— В загородную гостиницу «Каленберг»! — быстро крикнул он шоферу, словно боясь, что может раздумать.
«Только для того, чтобы подышать чистым воздухом, — мысленно оправдывался он сам перед собой, — должен же я как-нибудь убить время до вечера. — Он почувствовал, что краска стыда за такую неискренность заливает ему лицо, и попробовал отделаться от смущения шуткой: — Ей-богу, я веду себя, как влюбленный гимназист. Но разве в этом дело?»
Ряды домов по обе стороны улицы кончились. Таксомотор ехал уже по окраине. Скромным садикам и полосам пахотной земли пришлось потесниться и дать место участкам, отведенным под стройку, и огромным кучам щебня. Вдоль улицы тянулись сугробы грязного снега. На поверхности большой лужи переливалось всеми цветами нефтяное пятно, словно там утонула радуга. Перед глазами Александра вдруг встал номер с альковом в загородной гостинице. Тяжелой волной нахлынула на него тоска, всегда одолевающая нас в тех местах, где незадолго до того мы вдвоем наслаждались счастьем, а теперь возвращаемся туда в одиночестве.