Глубоко вздохнув, Ранкль умолк.
— Прекрасно! — простонала Оттилия. — Какая сила!
— Да, в этих строках чувствуется крепость, мужество, воля к победе — тот дух, что господствовал при Меленьяно.
— Это Теодор Кёрнер?
— Кёрнер, гм… — Ранкль кашлянул, желая скрыть от жены радость, которую ему доставил ее вопрос, ведь Теодор Кёрнер был его кумиром, и в своих тайных помыслах Ранкль считал, что его собственные стихи сродни поэзии Кёрнера. — Гм… гм… у тебя было впечатление… так это похоже на кёрнеровские стихи?
— Значит, это не Кёрнер?
— Ай, ай, ай, Оттилия! А еще жена преподавателя! Как известно, Кёрнер был убит в тысяча восемьсот тринадцатом году, в битве при Гадебуше. Как же он мог воспеть сражение при Меленьяно? Деточка, разве ты не знаешь, когда оно было? — По привычке он сунул два пальца в левый карман пиджака за записной книжкой, в которую имел обыкновение ставить отметки на экзаменах.
Оттилия этого не заметила.
— Значит, это не Кёрнер! — разочарованно протянула она. Ей так хотелось доказать мужу, что она может вести разговор на непривычные ей высокие темы, а вместо этого она обнаружила свое слабое место. — Ах, как глупо вышло! — Но вдруг ее осенило. — Теперь я знаю, — с восторженностью гимназистки воскликнула она, — я знаю, это сочинил ты, Фридрих? — В голосе ее слышалось ликование.
Он ничего не ответил, но всем своим видом как бы говорил: «Я бы ни за что не признался, но теперь отрицать бесполезно».
Оттилия снова восторженно вскрикнула, подбежала к Ранклю, помедлила — и бросилась к нему на шею. Он был в добром настроении и не воспротивился, мало того, он покровительственно обнял ее одной рукой за плечи.
Вдруг что-то зазвенело.
Они отпрянули друг от друга, словно захваченная врасплох парочка на вечеринке.
— Что это? — Оттилия вцепилась в руку мужа.
— Не знаю. Отпусти мою руку. Я посмотрю. А, вот! — Он наступил ногой на какой-то металлический предмет. Что-то опять зазвенело. Лопатка для пирожных! На какую-то долю минуты у Ранкля вытянулось лицо. Оттилия не сдержалась и дурашливо хихикнула. Для Ранкля это послужило толчком. Он выпрямился и впился глазами в часы.
— Черт возьми, как поздно! Мне пора за работу. Прости, Оттилия.
— О… о… о… Фридрих…
— Долг прежде всего, Оттилия. — Он уже шагнул к двери. Но прежде чем уйти, еще раз обернулся и, вполне овладев собой, сказал: — С твоей стороны было чрезвычайно внимательно — я имею в виду все вообще. Целую ручку!
Оттилия посмотрела ему вслед. Она была похожа на мокрую курицу. Едва сдерживая слезы и тяжело вздыхая, опустилась она на диван и съела все оставшиеся пышки.
V
Адриенна и Йозеф вышли из лавки букиниста и теперь медленно прогуливались по набережной острова Кампа. Адриенна с увлечением рассказывала о памфлете французских студентов-пацифистов, присланном женевскими товарищами, с которыми она — новоиспеченный второй секретарь кружка социалистической молодежи — вела переписку. Йозеф слушал сначала внимательно, потом рассеянно, — его отвлекали чайки, которые то и дело кружили над темными трещинами и полыньями в грязно-белом ледяном покрове реки. Пахло талой землей и мокрым деревом; словом, пахнет концом зимы, решил Йозеф, глубоко втянув в себя воздух. Перед его мысленным взором вдруг встала другая река, у́же Влтавы, — речка, на которой стоял его родной моравский городок. Он видел заросли прибрежного тростника, в которых вместе с другими ребятами занимался запретной ловлей раков и плотвы; видел большие камни, на которых его мать и другие женщины с Заречной стороны били вальками мокрое белье; видел ивы, ветви которых спускались к самой воде; за их густой завесой он обнял Божку, соседскую дочь, и поцеловал ее в губы — в губы, шершавые, как кора на ивах, а на вкус они были как ежевика.
Йозефа вдруг охватило какое-то волнение. Он внимательней присмотрелся к Адриенне. До этой поры ее веснушчатое лицо не казалось ему особенно привлекательным, лицо как лицо, и ничего больше. Теперь он вдруг открыл в нем нежную, еще не расцветшую прелесть. «Напрасно она так прилизывает волосы», — подумал он неожиданно для себя и невольно нарисовал в воздухе профиль более женственной Адриенны, с волнистыми волосами и полуоткрытым, как распускающийся бутон, ртом.
Адриенна остановилась.
— А ты как думаешь? — На лбу у нее появились напряженные старообразные морщины. — По-моему, организуя движение за мир, прежде всего надо выяснить экономический базис? Правда? Или… — Она замолкла, смущенная его горящим взглядом.