Оттилия хрипло прошептала:
— Фу, что за гадость! Так вот ты какой! И я прожила с тобой пятнадцать лет, не зная, что ты за человек! Фу, мерзость какая! — Она разрыдалась.
Ранкль весь вспотел. Он беспомощно шагнул к жене.
Оттилия дернулась, как от укола.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула она. — Посмей, посмей только, гадина! Я ухожу. Я здесь не останусь. В этой грязи я задохнусь. О-о-о! — Она вся тряслась от рыданий.
В открытых дверях появилась горничная Мария и при виде рыдающей Оттилии тоже разревелась.
Ранкль злился на себя. Он готов был избить, растоптать, оплевать себя и поэтому накинулся на обеих женщин:
— Хватит! Довольно реветь! Ступайте вон!
Оттилия перестала плакать. В ней произошла странная перемена. Она словно выросла и отвердела. Решительно подошла она к мужу почти вплотную, так что ему видны были красные жилки у нее на белках.
Растерявшись, протянул он вперед обе руки как бы для защиты.
Оттилия холодно глядела на него. Ненависть обостряет зрение. Впервые смотрела она на Ранкля глазами своего отца. «Какая рожа, — подумала она. — Что за противные поры, ноздри, что за дурацкие усы! А как пыжится! Папа прав, весь он какой-то ненастоящий, как искусственная челюсть. Будто и сила и крепость есть, а на деле жалкое подражание. Господи, и с таким ничтожеством я прожила полжизни!» Ненависть сменилась разочарованием.
— Я ухожу, — вымолвила она, — и не только из этой комнаты!
Голос ее показался Ранклю чужим. Все в Оттилии казалось ему чужим, отпугивало. Неужели это его жена, неужели она… он даже мысленно боялся выговорить это слово, но как еще можно назвать поведение Оттилии? Да, да — она взбунтовалась! В его семье подняла грозную голову горгоны женская эмансипация, непокорность, — да, это бунт! Какой позор! Уже не говоря о возможных последствиях семейного скандала, последствиях служебных и денежных. Ранкля охватили страх и тревога. Он должен был опереться на спинку стула. Но желание не допустить до скандала боролось с боязнью нанести урон своему «мужскому достоинству», и Ранкль ничего не сказал.
Оттилия еще несколько мгновений смотрела на него с презрением, но уже не с прежней уверенностью. Он только упрямо пожал плечами, и тогда она повернулась и покинула кабинет. Она подобрала юбку и шла на цыпочках, словно боясь выпачкаться в грязи.
Во рту у Ранкля был противный вкус, как после попойки. Ноги стали ватными. Он хотел догнать Оттилию, помириться, но его удержала мысль, что Мария — баба, да еще служанка! — будет свидетельницей его унижения. Он расставил ноги, выпятил грудь, как на гимнастическом параде, и громогласно изрек вслед Оттилии:
— Сделай одолжение, скатертью дорога!
Следующие минуты прошли в гнетущей тишине. Голова трещала, как с похмелья. Все тело обмякло. Жалобно рыгнув, Ранкль опустился на диван и закрыл лицо руками.
В таком состоянии застала его Мария, когда пришла со щеткой и совком, чтоб убрать осколки. Услышав ее жалобный возглас: «Господи Иисусе, что мы теперь без барыни делать-то будем?» — Ранкль вскочил, как ужаленный. Стыд, гнев и растерянность ударили ему в голову.
— Молчать! — крикнул он. — Вас это не касается! Да и вообще… — Внезапное подозрение направило его мысли и чувства по другому руслу. — Что вам здесь надо? Ага, понимаю, замести следы хотите? Сознавайтесь: это вы здесь шпионили? А? Вы! Ну конечно, вы! Кто же еще?
Мария выронила щетку и совок.
— Барин, да побойтесь вы бога! Я не знаю, про что это вы.
— Как? У вас хватает наглости отрицать? Мария, предупреждаю вас, упрямство ни к чему хорошему не приведет. Последний раз говорю: сознавайтесь! Что вы искали на книжных полках?
Мария в отчаянии качала головой.
— Барин, да я…
— Вы бесстыдно лжете!
— Господи Иисусе, да вы, барин, никак, рассудком помутились…
— Это уж слишком! Дура, что вы себе позволяете! Я отказываю вам от места. Убирайтесь немедленно. За расчетной книжкой придете в полицию. Поняли? Ну, а теперь — вон! А не то…
Он сделал вид, что хочет схватить ее за шиворот, но она убежала, громко крича:
— Я этого не потерплю. Ни минуты больше не останусь я в этом доме!
— А я вас ни о чем другом и не прошу! — Сопя, отер Ранкль мокрый лоб, пододвинул стул.
Он услышал, как Мария, прибежав в комнату для прислуги, выдвинула из-под кровати свой сундучок. «Стой! Надо ее обыскать, пока она не исчезла! А то еще что-нибудь стащит. От такой дряни всего можно ждать».