Окружающие ее предметы растворились в золотистом тумане.
Время текло, несчитанное, немереное.
Тут в коридоре послышались легкие шаги и затихли в том конце, где была комната Валли. Адриенна протерла глаза и соскочила с подоконника.
XII
Дверь к Валли была только притворена.
Адриенне послышалось, будто кузина там с чем-то возится, но, открыв дверь, она увидела, что в комнате никого нет. Окно было настежь, и ветер надувал парусом пестрые занавеси и играл с двумя цветочными горшками, стоявшими на письменном столе.
Цветочные горшки — азалия и цикламен — привлекли внимание Адриенны. Пышный куст азалии — уже почти деревцо — рос в красивом фарфоровом горшке, бледно-розовой, в тон цветов, окраски. Такие горшки Адриенна видела только в витринах самых шикарных цветочных магазинов на Грабене. Рядом с азалией лиловенькие цикламены в простом глиняном горшке казались просто скромными полевыми цветочками.
Адриенна рассмеялась над своим сравнением. Да, стоявшие тут цветы невольно наводили на мысль о домашних балах. Но танцевальный сезон прошел. И свое рождение Валли отпраздновала уже полтора месяца тому назад.
Адриенна наморщила лоб. Намеки и недомолвки фрейлейн Шёнберг о вдруг пробудившейся у Валли страсти к концертам приобретали теперь особый интерес.
«Откуда у нее столько цветов?» Взгляд Адриенны задержался на правом ящике письменного стола. Сюда Валли прятала письма. В щели между краем ящика и рамой стола как раз торчал кончик конверта, должно быть, его можно выудить шпилькой!
«Фу, что за гадкая мысль», — сейчас же остановила себя Адриенна. Она почувствовала, как краска залила ей лицо, и принялась торопливо тереть пальцы, словно хотела стереть с них грязь.
Но желание достать письмо только усилилось. Искушение было слишком велико, Адриенна чувствовала зуд в руках, словно от ожога крапивой, она знала, против этого есть только одно лекарство: уступить. Так бывало и в школе: на уроках катехизиса или на молебствиях в дни рождения членов императорской семьи на нее вдруг нападал смех, и она ничем не могла его остановить.
Адриенна вытащила из волос шпильку, согнула ее крючком… и достала письмо. Это был продолговатый конверт. Адриенна вертела его в руках. Французские марки! А-а, ведь поляки недавно уехали. На запад, как было таинственно сказано Адриенне. Она вынула письмо из конверта. Да, это Сашин почерк, острый, с наклоном влево.
«Chère Valérie[34], — писал он. — Итак, мы в Париже после путешествия, единственной достопримечательностью которого было то, что не случилось ничего достопримечательного. Здесь мы нашли только немногих из своих старых друзей. Они по-прежнему твердо верят в наши идеи, но все же банковское дело оставило свой след. Причина потрясения не столько трагические переживания во время процесса, сколько общее положение: анархизм, полгода тому назад вызывавший открытую ненависть и тайное восхищение, сейчас попросту позабыт. Публика главным образом интересуется скачками и любовными интрижками министров. Патриотические и антимилитаристские демонстрации еще волнуют (хотя втайне, каждый, конечно, знает, что при современном состоянии науки и техники война между великими державами невозможна). Но довольно об этом! Получила и прочитала ли ты посланные тебе брошюры? Раздобыла ли деньги, — ты и представить себе не можешь, как тяжело мне упоминать о мамоне, но за дорогу мы истратили все, что у нас было, а здешние друзья сами без гроша. Вся наша надежда на тебя. Я всецело полагаюсь на твою помощь!»
Последнюю букву Саша закончил смелым росчерком, обвившимся вокруг восклицательного знака. И уж конечно, отбросил при этом волосы со лба своим любимым замысловатым движением головы, а Маня… ах, да здесь еще приписка Маниной рукой.
«Париж вообще изменился, — писала она. — От красочных типов, несколько лет тому назад населявших Латинский квартал, сохранились лишь жалкие остатки. Вечных студентов, о которых уже издали можно было с уверенностью сказать, что они живут в мансарде а-ля Верлен, теперь сменили скромно одетые иностранцы, а гризетки вымерли. Но, возможно, в этой перемене есть своя хорошая сторона. Возможно, среди множества бедных и серьезных студентов мы завербуем приверженцев. Правда, тех из них, кто, учась и подрабатывая, находят еще время для занятий революционной философией, больше привлекает Евангелие от Маркса и Энгельса, чем идеи анархии. Но об этом и обо всем остальном в следующий раз напишу подробнее, а сейчас иду стряпать. Тебя, конечно, это удивит, но у нас в самом деле нет денег.